В дверь заглянула другая санитарка:

— Кошкина! Поди! Тебя врач зовет.

Послушно встала.

— Зачем?

— Не знаю… Им докторам виднее… Идешь, что ли?

— Иду-иду… — успокоила ее Коша и почувствовала оживление.

Бабка заковыляла по коридору в сторону родильной палаты. Оттуда донесся жуткий душераздирающий вопль. Персонал клиники заметался. Похоже рыжей приходилось туго.

Так. Пошли бы они все… Коша метнулась к выходу. Повезло — гардероб открыт. Коша бессовестно взяла чью-то куртку и вышла на улицу. В куртке нашлось как раз на такси.

Дом встретил сумрачной пустотой. Заклеила окна бумагой. Зеркало с почерневшим кровавым знаком поставила лицом к стене. Нарисовала на окне большое желтое солнце.

Ни с кем, никогда, ни о чем, никак. Все. Она умерла для людей навсегда. Так подумала Коша и спокойно легла спать.

(Рита)

Рита пробежала вскользь подробный отчет того, как Коша провела последние несколько дней предшествовавшие их встрече. Никакие, интересующие ее лица больше не упоминались.

Профессор стал преследовать Кошу повсюду — на улицах, в кафе. Отражался в стеклах и витринах. В каждом шорохе она слышала его невнятный шорох. В троллейбусе оказывался за спиной. Коша исподтишка наблюдала за ним и видела, что тот еле слышно шевелит губами. Она злилась на него и одновременно чувствовала вину и стыд, потому что не понимала ни одного слова. Она пересаживалась с одного троллейбуса в другой, перебегала с одной стороный улицы на другую. Пробовала резко оборачиваться. Но он тут же исчезал.

(Коша)

Она стремительно оделась и выбежала на улицу. Сырой ветер крепко задувал в лицо. Коша шла по улице и, задумавшись, остановилась перед какой-то витриной. Внимание привлекла замечательная бабочка волшебного синего цвета, огромного размера в тяжелой глубокой коробке из какого-то темного дерева. Стояла и не могла оторвать взгляда и завидовала господу Богу, что никогда не создать такой безупречной красоты. «Господи. — думала она. — Даже такого безупречного уродства — равнодушного, не окрашенного ни любовью, ни ненавистью, как увечья нанесенные друг другу людьми — как заспиртованные младенцы, мне никогда не создать. К чему тогда моя жизнь? Она напрасна. Для чего она мне? В ней нет смысла. Может быть, она для счастья? Но и счастье мое наполнено мукой. Даже простой звериной радости от сытого желудка я не могу испытать, потому что меня начинает терзать мой ум, что я ем свой кусок незаслуженно. Даже от звериного соития я не могу быть счастлива в полной мере, потому что предвижу, какое мучение ждет меня впереди.»

Вдруг она услышала внутри головы отчетливый мужской голос:

«Иллюзия. Этого ничего нет.»

Вздрогнула и очнулась от мыслей. Отражение известного лица в витрине за спиной пристально ловило ее взгляд. Коша быстро оглянулась — за спиной никого не было.

Она побежала. Ей было страшно и стыдно, но она придумала, что бежит, потому что куда-то опаздывает. Стало легче. Знала, что сходит с ума, но утешало, что об этом никто не знает.

Дома торопливо скинув с себя одежду, врубила на всю катушку радио, чтобы не дай бог, не услишать снова зловещий голос.

И сразу села за холст. Она механически рисовала непонятные ей самой формы, продолжая обдумывать происшествие. Но ничего умного не пришло. Черной краской она тупо рисовала в разном порядке:

«12345678924635798765123433333333333399999999999777777777…»

Не понимая, что это значит…

(Рита)

Рита снова оторавла взгляд от строчек. Коша, как малое дитя, забавлялась, поворачивая перед глазом волшебную трубочку.

И Рите Танк пришла в голову интересная мысль. А что если этот Легион просто визуализация какого-то психоза? Тогда тот факт, что именно во сне (естественно во сне!) она убивает плод своего же бреда, таким образом освобождаясь от него.

Рита решила, что эта мысль требует дополнительного обдумывания с сигаретой и вышла на кухню. Из институтских лекций, Рита припоминала, что лучшие психиатры поступали так же, как и шизофреники — они ничего не отрицали.

Например, одного больного, который уверял, что его преследует голос из розетки, вылечили так: врач вмонтировал в одну из розеток динамик и в очередной раз, когда шизик стал разговаривать с розеткой, что-то громко рявкнул. На этом все и кончилось. Но Коша пошла дальше! Она обошлась без врача! Она просто убила свою болезнь.

Да! Это была бы красивая версия, если бы не криминальная передача и не фоторобот… Старуха-то, вахтерша-то, не могла знать, что это бред…

— Тьфу! Черт! — усмехнулась Рита. — Так и сорвет крышу-то! Как же она могла видеть бред?

Сигарета кончилась и Рита вернулась в комнату.

(Коша)

Коша никак не могла отвязаться от злополучных цифр. Они даже сложились у нее в дурацкую песенку, которая крутилась в голове.

— Раз два три

Никому не говори.

Четыре пять —

По ночам не спать.

Шесть семь —

Все не так совсем.

Восемь —

Никого не спросим.

Девять —

ЭТО не измерить.*

Причем она точно знала, что «это» — нечто лежащее на самой поверхности. Что-то очень хорошо знакомое. Буквально попадающееся на глаза каждый день. Но никак не могла понять — что. Она, как дура, рисовала, напевала дурацкие слова, пытаясь поймать мучительно ускользающую истину. Истина заключалась в каком-то простом действии.

Часам к двум ночи решение созрело.

Коша не могла точно сформулировать его в словах. Скорее была убежденность, что когда наступит момент, она сделает это простое нужное действие.

Коша легла в постель и закрыла глаза. Желтые и синие точечки поплыли во внутренней темноте маленькими шаровыми молниями. Коша надавила на веки и перед ней образовалось огромное шахматное поле, напоминающее пол в массонском храме. Она легко избавилась от чувства тела. Сначала резко всплыв, точно на поверхность Мертвого моря, а потом отяжелев, будто под тяжестью воды в Марианской впадине. Мышцы перестали существовать. Шахматная темнота перед глазами свернулась в спираль и полетела навстречу. Или Коша полетела в трубу?

Началось с уродцев в кунсткамере. Они заглядывали Коше в глаза своими сиамскими лицами. Потом гигантский трупик с пляжа превратился в известное лицо. Очень реально. Опять та комната — приборы, провода, какие-то шары, фигурки. Легион сидел в кресле, и говорил. Досадливое нетерпение отчетливо виделось на его лице. Но Коша уже знала, что она сделает. Она ждала, когда он отвернется хоть на мгновение и выбирала, чем можно осуществить замысел. Ага — вот эта тяжесть подойдет. Единственное, что ее беспокоило, как бы он не понял замысла. Коша старалась не думать о том, как она это сделает, опустив ощущения мышц и рисунок движения, которое ей предстоит совершить, глубоко в бессознательное. Справа, чуть сбоку, на гладкой мраморной поверхности журнального столика стояла тяжелая собакоголовая статуэтка бога Нубиса. Легион потянулся к кубикам. Коша хладнокровно увидела, как ее рука схватила божка и опустила собачью морду точно на темечко Легиона. Тот повернулся, сохраняя на лице удивление, она добавила еще, проломив высокий красивый лоб. Профессор упал.