– Мистер Росновский допустил ошибку в своих оценках и нарушил закон, так что теперь ваша очередь пуститься за ним в погоню. Похоже, он даже не догадывается, куда влез.

– О чём вы говорите?

– Очень просто, – пояснил Коэн. – Вы с Росновским так сильно были заняты военными действиями, что оба упустили один важный момент: если акции продаются с единственной целью обрушить рынок, с тем чтобы позднее скупить эти же акции по дешёвке и заработать на разнице, то такая операция запрещена правилом 10-5 Комиссии по ценным бумагам и считается преступлением в виде мошенничества. Конечно, нет никаких сомнений в том, что целью мистера Росновского была не прибыль, – он всего лишь хотел поставить лично вас в тяжёлое положение. Но кто поверит Росновскому, что он сбрасывал акции в связи с ненадёжным положением компании, если он купил те же самые акции, когда они упали? Ответ: никто, и уж точно не КЦБ. К завтрашнему дню, Уильям, я пришлю вам письменные разъяснения и анализ того, какие последствия по закону всё это может иметь.

– Спасибо, – поблагодарил воспрянувший духом Уильям.

Справка Тэда Коэна лежала на столе Уильяма на следующий день в девять часов утра, и, внимательно ознакомившись с ней, Уильям созвал ещё одно заседание совета. Директора согласились на шаги, которые Уильям хотел предпринять, и Коэну было поручено в тот же вечер написать продуманный пресс-релиз. «Уолл-стрит Джорнел» опубликовала его на первой полосе на следующее утро:

«Председатель совета директоров банка «Лестер, Каин и компания» мистер Уильям Каин имеет основания считать, что решение инвестиционной корпорации «Гарантия» продавать акции авиакомпании «Интерстэйт», которую поддерживает банк, было принято исключительно с целью получения незаконной прибыли…

Банк «Лестер, Каин и компания» направил копии соответствующих документов в отдел по борьбе с мошенничеством Комиссии по ценным бумагам».

Под заявлением были помещены текст правила 10-5 и пространный и подробный комментарий к нему. Внизу полосы разместилась карикатура, изображающая президента Гарри Трумэна, который поймал бизнесмена, запустившего руку в банку с печеньем.

Уильям улыбался, читая сообщение, уверенный, что больше никогда не услышит об Авеле Росновском.

Авель поднял глаза на Генри Осборна, а его пальцы в раздражении забарабанили по столу.

– Молодчики в Вашингтоне, – продолжил Осборн, – готовы разобраться с этим делом до конца.

– Но Генри, вы же знаете: я продавал акции «Интерстэйт» не для того, чтобы обрушить их рынок, – сказал Авель. – Прибыль меня совершенно не интересовала.

– Я знаю это, но попытайтесь убедить финансовый комитет Сената в том, что Чикагского Барона не интересовала прибыль и что на самом деле он хотел свести старые счёты с неким Уильямом Каином. В Сенате вас поднимут на смех.

– Чёрт побери! – воскликнул Авель. – И что же мне делать?

– Во-первых, стать тише воды ниже травы, пока время не охладит страсти. Молитесь о том, чтобы случился какой-нибудь ещё более крупный скандал, который отвлёк бы внимание Трумэна, и чтобы политики занялись своей избирательной кампанией и не давили бы на следователей. Если повезёт, новая администрация может даже забыть обо всём. Но, что бы вы ни делали, Авель, не покупайте больше акции, связанные с «Лестером», или вы как минимум нарвётесь на очень крупный штраф. А я попытаюсь узнать, чем нам могут оказаться полезны вашингтонские демократы.

– Напомните в конторе Гарри Трумэна, что я пожертвовал пятьдесят тысяч долларов в его избирательный фонд во время прошлых выборов и сделаю то же для Эдлая Стивенсона.

– Разумно. Я бы также посоветовал вам вложить пятьдесят тысяч долларов и в республиканцев.

– Они делают из мухи слона, – сказал Авель. – Правда, это такая муха, из которой Каин легко сделает слона, если мы дадим ему шанс.

Его пальцы продолжали барабанить по столу.

В очередном ежеквартальном отчёте Коэна отмечалось, что Авель Росновский прекратил покупки или продажи акций компаний, связанных с «Лестером». Казалось, он теперь сосредоточил всю свою энергию на строительстве новых отелей в Европе. Коэн высказывал мнение, что Росновский старается не высовываться, пока КЦБ не примет решения по делу компании «Интерстэйт».

Представители КЦБ несколько раз приезжали в банк к Уильяму. Он разговаривал с ними предельно откровенно, но они в ответ никогда не сообщали о том, как идёт дело. Наконец КЦБ закончила своё расследование и поблагодарила Уильяма за содействие. Больше он о них ничего не слышал.

По мере приближения президентских выборов Трумэн, казалось, сосредоточил усилия на расчленении промышленного концерна «Дюпон», а Уильям стал думать, что Авель Росновский соскочит с крючка. Генри Осборн, видимо, потянул какие-то ниточки в Конгрессе. Уильям вспомнил слова Коэна, что группа «Барон» внесла вклад в размере пятидесяти тысяч долларов в избирательный фонд Трумэна, и с удивлением прочитал в последнем отчёте Коэна о том, что Росновский сделал такое же пожертвование и в фонд Стивенсона, которого прочили в президенты от Демократической партии, и в фонд Эйзенхауэра.

Уильям, который в политических кампаниях всегда поддерживал республиканцев, хотел победы генерала Эйзенхауэра, хотя и понимал, что республиканцы меньше, чем демократы, склонны расследовать манипуляции с акциями.

Когда 4 ноября 1952 года генерал Дуайт Эйзенхауэр был избран тридцать четвёртым президентом Соединённых Штатов, Уильям понял, что Авель Росновский избежит обвинений, и мог лишь надеяться на то, что этот горький опыт научит Росновского держаться в будущем подальше от дел «Лестера». Некоторой компенсацией за результаты выборов стал для Уильяма проигрыш Генри Осборна, который уступил место республиканскому кандидату. Коэн склонялся к мысли, что Генри Осборн потерял былое влияние на Авеля Росновского. По слухам, циркулировавшим в Чикаго, после развода со своей богатой женой Осборн задолжал Росновскому огромные суммы, но продолжал играть по-крупному.

В первые годы правления новой президентской администрации Уильям с облегчением сказал Коэну, что, по его мнению, они больше не услышат о Росновском. Юрист не стал комментировать эти слова, – его ведь никто не просил.

Все свои усилия Уильям направил теперь на «Лестер», укрупняя банк и укрепляя его репутацию, и понимал, что он делает это отныне не только ради себя, но и ради своего сына. Некоторые из служащих банка стали называть его «стариком».

– Но ведь так и должно было случиться, – сказала Кэтрин.

– Но тогда почему этого не случилось с тобой? – возразил Уильям.

Кэтрин посмотрела на Уильяма и улыбнулась.

Когда до двадцать первого дня рождения Ричарда оставался один год, Уильям пересмотрел условия своего завещания. Он оставлял пять миллионов долларов Кэтрин и по два миллиона каждой из дочерей, а остальное семейное состояние доставалось Ричарду. Миллион долларов он завещал Гарварду.