Та напустила на себя сосредоточенный вид, словно актриса, собирающаяся сыграть трудную сцену, потом рассмеялась удивительно заразительным смехом и хлопнула в ладоши.

– Я же говорила тебе, что они вкусные!

Развернула еще одно пирожное, но Бетани отвергла его, и Кросс тоже. Бросив пирожное на траву, Афина взяла свою салфетку и утерла Бетани рот, а потом точно так же поступила с Кроссом. Казалось, она наслаждается происходящим.

По пути обратно в госпиталь Афина обращалась к Кроссу с такими же интонациями, какие пускала в ход с Бетани, будто и он тоже аутист. Внимательно понаблюдав за ней, Бетани повернулась, чтобы рассмотреть Кросса.

Когда они высаживали ребенка в больнице, Бетани на мгновение взяла Кросса за руку.

– Ты красивый, – сказала она. Но когда Кросс попытался поцеловать ее на прощание, девочка лишь отвернулась и побежала прочь.

По дороге обратно в Малибу Афина возбужденно проговорила:

– Она отреагировала на тебя, это очень добрый знак.

– Потому что я красивый, – сухо отозвался Кросс.

– Нет, потому что ты можешь есть насекомых. Я не менее красива, чем ты, а меня она ненавидит… – Афина радостно улыбнулась, и, как всегда, у Кросса от ее красоты закружилась голова, а в душе всколыхнулась тревога.

– Она думает, что ты такой же, как она, – промолвила Афина. – Она думает, что ты аутист.

Восхищенный этой идеей, Кросс рассмеялся.

– Может, она и права. Может, тебе следует отправить меня в больницу вместе с нею.

– Нет, – улыбнулась Афина. – Тогда я не смогу получить доступ к твоему телу, когда захочу. Кроме того, я собираюсь забрать ее оттуда, когда окончу “Мессалину”.

Они подкатили к дому Афины в Малибу, и Кросс вышел вместе с ней. Они планировали, что он переночует здесь. К этому времени он уже научился понимать Афину: чем больше она встревожена, тем жизнерадостней себя ведет.

– Если ты расстроена, я могу вернуться в Вегас, – предложил он.

Теперь Афина опечалилась. Кросс гадал, какой он любит ее больше – когда она естественно-жизнерадостна, когда строга и сурова или когда грустит. Ее лицо менялось с невероятным волшебством, заставлявшим его всякий раз ловить себя на том, что разделяет ее чувства.

– У тебя был ужасный день, и ты должен получить свое вознаграждение, – ласково проговорила Афина. В ее голосе не было ни малейшей издевки, но Кросс понял, что издевка заключается в ее красоте, Афина знает, что колдовство красоты – фальшь.

– День был вовсе и не ужасный, – возразил Кросс, ни капельки не покривив душой. Радость, которую он чувствовал в этот день, когда все трое уединились у озера в лесу, напомнила Кроссу его собственное детство.

– Ты съел муравьев вместе с пирожным… – печально проронила Афина.

– Они были не такие уж невкусные. Может ли Бетани поправиться?

– Не знаю, но собираюсь выяснять, пока не узнаю наверняка. Мне предстоят долгие выходные, когда не надо будет сниматься в “Мессалине”. Я собираюсь полететь с Бетани во Францию. В Париже есть великий доктор, и я хочу сдать ее для очередного обследования.

– А если он скажет, что надежды нет? – поинтересовался Кросс.

– Быть может, я ему не поверю. Это не важно. Я люблю ее. Я буду о ней заботиться.

– Во веки вечные?

– Да! – Афина хлопнула в ладоши, и ее зеленые глаза засияли. – А пока что давай немного позабавимся. Давай позаботимся о себе. Поднимемся наверх, примем душ и запрыгнем в постельку. Будем долгими часами страстно заниматься любовью. Потом я приготовлю для нас полночный ужин.

Кроссу показалось, что он снова стал ребенком, просыпающимся утром и знающим, что впереди день удовольствий: приготовленный матерью завтрак, игры с друзьями, поездки на охоту с отцом, а потом ужин в семейном кругу – Клавдия, Налин и Пиппи. После этого игра в карты. Чувство совершеннейшей невинности. Ему предстояли любовные утехи с Афиной в сумерках, любование с балкона солнцем, исчезающим в Тихом океане, небеса, раскрашенные в дивные алые и розовые тона, прикосновение ее теплой ладони и шелковой кожи. Ее прекрасное лицо и губы, которые можно целовать. Кросс улыбнулся и повел ее вверх по лестнице.

В спальне звонил телефон, и Афина бегом опередила Кросса, чтобы снять трубку. Потом прикрыла микрофон ладонью и напуганным голосом сообщила:

– Это тебя. Мужчина по имени Джорджио. – Кроссу еще ни разу не звонили к ней домой.

“Какая-то беда”, – подумал Кросс и сделал то, на что считал себя неспособным: тряхнул головой.

– Его здесь нет… – сказала Афина в микрофон. – Да, я попрошу его позвонить вам, когда придет. – Повесив трубку, она спросила: – Кто такой Джорджио?

– Родственник, – ответил Кросс. Он был ошеломлен собственным поступком и мотивами, толкнувшими его на такое: просто он не хотел отказаться от ночи с Афиной. Прискорбное преступление. Затем принялся ломать голову, откуда Джорджио узнал, что Кросс здесь, и чего Джорджио хотел. “Наверно, что-нибудь важное, – подумал он, – но все равно дело может обождать и до утра”. Больше всего на свете он жаждал часов близости с Афиной.

То был момент, которого они ждали весь день, всю неделю; сбросив одежду, они вместе приняли душ. Кросс, не удержавшись, обнял ее. Их тела все еще покрывал пот после пикника. Потом Афина стряхнула его руки и повела под струи воды.

Они вытерли друг друга большими розовыми полотенцами и, завернувшись в них, постояли на балконе, наблюдая, как солнце мало-помалу скрывается за горизонтом. Потом зашли в дом и легли в постель.

Во время близости с Афиной Кроссу казалось, что все клеточки его мозга и тела улетели куда-то прочь, и он погрузился в какой-то горячечный сон; стал призраком, чье туманное естество наполнено экстазом, призраком, проникающим в ее плоть. Он забыл обо всякой осторожности, о всех резонах, даже не следил за ее лицом, чтобы выяснить, не притворяется ли она, вправду ли она его любит. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они уснули в объятиях друг у друга. Проснувшись, они все еще обнимали друг друга при свете луны, казавшемся ярче солнечного.

– А тебе вправду нравится Бетани? – поцеловав Кросса, спросила Афина.

– Да. Она – часть тебя.

– Как ты думаешь, она может поправиться? Ты думаешь, я сумею помочь ей поправиться?

В этот момент Кроссу показалось, что он готов отдать жизнь, чтобы помочь девочке. Ощутил стремление принести себя в жертву ради женщины, которую любит; чувство, изведанное многими мужчинами, но до сей поры казавшееся Кроссу совершенно чуждым.

– Мы оба можем попытаться ей помочь, – промолвил он.

– Нет, – возразила Афина, – я должна сделать это сама.

Они снова погрузились в сон, а когда телефон зазвонил вновь, воздух был напоен туманом зарождающегося рассвета. Афина сняла трубку, послушала и сказала Кроссу: