– Это мой брат Кросс, а это режиссер Дита Томми. И Фалина Фант, работающая сегодня в картине.

Томми пристально рассмотрела Кросса, подумав, что он достаточно хорош собой, чтобы сниматься в кино, – разве что не выказывает ни малейшей искорки огня, ни малейшей страсти, на экране он будет выглядеть холодным и мертвым, как мраморная статуя. И утратила интерес к нему.

– Я как раз ухожу, – сказала она, пожимая ему руку. – Искренне сожалею о вашем отце. Кстати, добро пожаловать на мою съемочную площадку, Клавдия и Афина ручаются за вас, хотя вы и один из продюсеров.

Тут Кросс заметил присутствие и другой женщины – с темно-шоколадной кожей, невероятно дерзким выражением лица и потрясающей фигурой, едва прикрытой одеждой. Фалина держалась куда менее официально, чем Томми.

– Я не знала, что у Клавдии такой миловидный брат – да к тому же и богатый, насколько я слышала. Если вам когда-нибудь понадобится кто-нибудь, чтобы составить компанию за обедом, – позвоните мне, – заявила Фалина.

– Непременно. – Кросс не удивился приглашению. Многие танцовщицы в “Занаду” держались не менее прямолинейно. Эта девушка игрива по природе, знает свою красоту и не собирается только из-за каких-то там условностей упускать мужчину, который понравился ей с первого взгляда.

– Мы просто стараемся дать Фалине чуть побольше работы в фильме, – пояснила Клавдия. – Дита считает, что она талантлива, и я с ней согласна.

– Ага, теперь я встряхну своей попкой десять раз вместо шести, – ухмыльнулась Кроссу Фалина. – А еще скажу Мессалине: “Все женщины Рима любят тебя и надеются на твою победу”. – Мгновение помолчав, она добавила: – Я слышала, вы один из продюсеров. Может, вы сможете заставить их дать мне встряхнуть попкой двадцать раз.

Кросс ощутил в ней нечто потаенное, такое, что она пыталась скрыть вопреки своей жизнерадостности.

– Я всего лишь один из денежных мешков. Каждому иной раз приходится встряхнуть своей попкой. – Кросс улыбнулся и с чарующей простотой добавил: – В любом случае желаю вам успеха.

Подавшись вперед, Фалина поцеловала его в щеку. Кросс ощутил аромат ее духов – насыщенный и эротичный, а затем почувствовал объятия в благодарность за его доброжелательность. А затем Фалина отстранилась.

– Мне надо сказать кое-что вам и Клавдии, но по секрету. Я не хочу попасть в неприятности, особенно теперь.

Клавдия, сидевшая за своим компьютером, нахмурилась и не ответила. Кросс на шаг отступил от Фалины. Он не любил сюрпризов.

Фалина заметила их реакцию. Голос ее чуточку задрожал.

– Я искренне сожалею о вашем отце. Но вам следует это услышать. Марлоу, тот парень, что якобы ограбил его, мой друг детства, мы вместе выросли, и я очень хорошо его знаю. Якобы этот детектив Джим Лоузи застрелил Марлоу, который якобы застрелил вашего отца. Но я знаю, что у Марлоу в жизни не было пистолета. Он боялся огнестрельного оружия до потери пульса. Марлоу по мелочи приторговывал наркотиками и играл на кларнете. И он был просто очаровательным трусишкой. Джим Лоузи и его партнер Фил Шарки время от времени прихватывали его и возили по городу, чтобы он указывал им торговцев. Марлоу так боялся тюрьмы, что был стукачом, и вдруг ни с того ни с сего заделался грабителем и убийцей. Я знаю Марлоу, он и мухи не обидел бы.

Клавдия не проронила ни слова. Помахав ей, Фалина двинулась к двери, но с порога вернулась.

– Помните, это наш с вами секрет.

– Все прошло и забыто, – с самой доброжелательной улыбкой ответил Кросс. – К тому же ваш рассказ ничего не изменит.

– Я просто хотела сбросить груз с души, – пояснила Фалина. – Марлоу был таким хорошим мальчиком. – И удалилась.

– И что же ты думаешь? – спросила Клавдия. – Что это значит, черт возьми?

– От наркоманов всегда можно ждать любых сюрпризов, – пожал плечами Кросс. – Ему нужны были деньги на наркоту, вот он и пошел на гоп-стоп и прокололся.

– Пожалуй, – согласилась Клавдия. – А Фалина так мягкосердечна, что поверит чему угодно. Но какая ирония, что наш отец умер подобным образом.

– Всякому может когда-нибудь не повезти. – Кросс поглядел на нее с каменным лицом.

Всю вторую половину дня он провел, наблюдая за съемками. Одна сцена показывала, как безоружный герой обороняется против трех вооруженных мужчин. Кроссу это показалось оскорбительным, просто нелепым. Героя никогда не следует ставить в столь безнадежное положение. Все это доказывает, что он чересчур глуп, чтобы быть героем. Затем он любовался тем, как Афина снимается в любовной сцене и в сцене скандала. Кросс был чуточку разочарован, она будто и не играла, другие актеры затмевали ее своей игрой. Кросс был чересчур неопытен, чтобы понять, что на пленке действия Афины будут выглядеть куда более выразительно, что камера совершит для нее это чудо.

И он не открыл настоящей Афины. Игра происходила лишь в нескольких коротких промежутках времени с долгими паузами между ними. Происходящее было напрочь лишено напряжения, от которого экран буквально сотрясается. Перед камерой Афина даже казалась менее красивой.

В ту ночь, проведенную вместе с ней в Малибу, Кросс ничего не сказал Афине об этом. После того как оба натешились любовными ласками и Афина стала готовить полночный ужин, она сказала:

– Я была сегодня не в ударе, правда? – И одарила его кошачьей ухмылкой, всегда наполнявшей душу Кросса несказанным удовольствием. – Я не хотела демонстрировать тебе свои лучшие приемы. Я знала, что ты стоишь там, пытаясь меня разгадать.

Кросс рассмеялся. Его всегда восхищало, насколько точно она проникает в его мысли.

– Да, ты была не в ударе. Не хочешь ли ты, чтобы я в пятницу слетал с тобой в Париж?

Афина удивилась. Кросс понял, что она удивилась, по ее глазам. Лицом она ни капельки себя не выдала, прекрасно умея держать себя в руках. Афина немного поразмыслила.

– Ты бы мне очень помог. И мы могли бы вместе посмотреть Париж.

– И вернуться в понедельник, – подсказал Кросс.

– Да. Я должна сниматься во вторник утром. До конца съемок осталось всего недели две-три.

– А затем? – поинтересовался Кросс.

– А затем я уйду от дел и буду заботиться о дочери, – сказала Афина. – Кроме того, я больше не хочу держать ее в секрете.

– А доктор в Париже – последняя инстанция?

– Никто не может быть последней инстанцией, – возразила Афина. – Во всяком случае, в подобных вопросах. Но предпоследняя уж наверняка.

В пятницу вечером они вылетели в Париж специально нанятым самолетом. Афина замаскировала свою внешность париком, а макияж скрывал ее красоту настолько, что она выглядела даже дурнушкой. Просторная одежда защищала от посторонних взглядов ее фигуру и придавала Афине вид матроны. Кросс был изумлен. У нее изменилась даже походка.

В самолете Бетани увлеченно смотрела из иллюминатора на землю. Принялась бродить по салону, выглядывая изо всех иллюминаторов подряд. Она казалась чуточку ошарашенной, и выражение ее обычно бесстрастного лица стало почти нормальным. С самолета они отправились в маленький отель неподалеку от Георг-Мендель-авеню, где для них был забронирован номер с двумя отдельными спальнями, разделенными гостиной, – одна для Кросса, а вторая для Афины с Бетани. Было десять утра; Афина сняла свой парик и грим и переоделась. Выглядеть дурнушкой в Париже было бы для нее невыносимо. В полдень все трое прибыли в клинику – маленькое шато, возведенное на частной земле, обнесенной стальным забором. Стоявший у ворот охранник проверил их имена и впустил.