– Карин была бы уже там и давно бы все сделала, – выкрикнул кто-то в ответ, – а не ждала бы, когда мы вернемся! Карин не занималась говорильней.

– Я никогда не утверждал, что я – это Карин Доринг…

– Нет, ты – не Карин Доринг, – сказал ему Рольф. – И я ухожу. Рихтер преградил ему путь.

– Послушайте меня. Все вы послушайте. Вы не можете позволить умереть старым заветам из-за временного отступления. Мы обязаны этого не допустить ради тех, кто вышел на борьбу еще раньше.

Несколько человек остановились, чтобы подобрать мертвые тела. Остальные задержались, чтобы подождать их.

– Не дайте наступить концу! – крикнул им Рихтер. Обходя Рихтера, мужчины направились в сторону лагеря, чтобы присоединиться к тем, кто все еще ждал там. Рольф пошел вслед за лучами фонариков, блуждавшими в темноте. Были ли эти хилые лучики теми прожекторами, о которых говорил им Рихтер, тем светом, который должен был бы сиять на символах их деяний?

– Это отступление, а не поражение, – продолжал убеждать Рихтер. – Не дайте им нас остановить!

Мужчины уходили, не сбавляя шага.

Рихтер повысил голос и стал повторять эти фразы, пытаясь снова возродить тот дух, что присутствовал до этого в лагере.

– Герр Рихтер, – услышал он за спиной голос Жан-Мишеля, – их не волнуют ваши заслуги. Сейчас они знают только одно, что утратили свои души. Если вы поведете себя умно и целенаправленно, вам, возможно, удастся вернуть некоторых из них. А теперь пора расходиться по домам.

Посмотрев туда, где мелькали фонари, Жан-Мишель направился в их сторону, оставив Рихтера стоять в темноте и одиночестве.

Пятница, 00 часов 17 минут, Тулуза, Франция

"Оспри” завис над площадкой, словно грозовое облако – темный и погромыхивающий, со вспышками проблесковых навигационных маячков. Полковник Огаст продолжал стоять за спиной пилота, пока машина набирала высоту до тысячи футов.

"Лонгрейнджер” находился милях в трех ниже по реке и двигался на юго-восток. Вертолет по-прежнему время от времени начинал клевать носом и рыскать по сторонам, хотя и реже, чем до этого. Он напоминал дикого мустанга, почти позволившего себя укротить. Только вот Огасту не хотелось бы, чтобы он дал себя укротить раньше времени. Полковник подозревал, что ему будет трудно оправдать то, что он замышлял сделать, если только вертолет не потеряет управление и не будет представлять угрозы для людей на земле.

– Его скорость около ста двадцати пяти миль в час, – доложил пилот, пока они следили за отступлением вертолета.

"Оспри” слегка наклонил нос, его двигатели перешли в горизонтальный режим полета. При скорости до 345 миль в час он догонит вертолет очень быстро. Однако командир самолета был еще не готов. Вместе с тремя членами экипажа он готовил в грузовом отсеке двухтысячефунтовую лебедку и двухсотфутовый трос. Трос использовался для подъема и спуска грузов в тех местах, где “оспри” не мог приземлиться.

Это по приказу Огаста они готовили лебедку. Когда Манигот с Буасаром узнали от него зачем, они шутливо попросили сразу же отдать их под трибунал и расстрелять за невыполнение приказа – по их мнению, конечный результат был бы одинаков.

Однако полковник был иного мнения. Он сказал то, что всегда говорил подчиненным. Если дело тщательно спланировано и выполняется профессионалами, все идет так же гладко и просто, как утром при подъеме с постели. И хотя всегда могли случиться неожиданности, это и было тем, что делало их работу такой захватывающей.

"Оспри” рванул с места не хуже любого вертолета. Огаст был озабочен не столько скоростью, сколько возможностью повторять маневры вертолета. Если пилот “лонгрейнджера” решит резко поменять свой курс, самолет должен иметь возможность сделать то же самое. Полковник приказал радисту сохранять режим молчания. Чем меньше на “ лонгрейнджере” будут знать, кто и зачем находится здесь на борту, тем меньше станет вероятность, что он куда-нибудь врежется. Ничто не вызывало такого духа соперничества, как безликое молчаливое состязание.

Пилот установил высоту полета “оспри” на сто футов выше “лонгрейнджера”. Самолет приближался к вертолету, уходившему то вправо, то влево вслед за изгибами реки. Было ясно, что тот, кто управлял машиной, знал, как летать, но не был силен в навигации. Ориентировался он по реке.

"Оспри” сократил разрыв и налетел как ураган, неистовый и неотвратимый. “Лонгрейнджер” прибавил скорость, но оторваться не смог. Меньше чем через две минуты “оспри” летел прямо над ним. Вертолет попытался было уйти в стороны, но каждый раз самолет в точности повторял его движения.

Все это время команда, занятая лебедкой, поспешно готовила оборудование. Когда все, наконец, было сделано, командир доложил в кабину пилотов.

– Старший десантник Тейлор готов, сэр, – сообщил полковнику пилот.

Огаст кивнул и натянул рукавицы.

– Передайте, чтобы он открыл люк. Я пошел в хвост.

Пилот передал приказ, а полковник, выйдя из кабины, пересек фюзеляж. Лязгнули массивные шестерни, и створка люка в полу самолета медленно открылась. По помещению пронесся ураганный порыв ветра, бешено захлопал брезент, прикрывавший шпангоуты на обеих внутренних стенках.

Не обращая внимания на ветер, Огаст старался передвигаться как можно быстрее. Коль скоро экипаж был приведен в боевую готовность, не стоило заставлять его ждать. Для человеческой энергии ожидание является тем же, чем холод для тепла, – оно ее съедает.

Полковник добрался до места, когда мужчины проверяли крепления своих парашютов.

– Мы готовы к отправке? – спросил он. Мужчины ответили утвердительно. Огаст описал свой план, как только Манигот и Буасар ступили на борт самолета. Тейлор должен был спустить Манигота вертикально вниз на пятьдесят футов, чуть-чуть за горизонтальный стабилизатор вертолета, расположенный посередине между кабиной и хвостовым оперением. Расстояния от крестовины до лопастей винта хватало, чтобы выполнить этот этап. Единственную реальную озабоченность вызывали те пять-восемь секунд, когда десантник или же трос над его головой будут находиться непосредственно позади несущего винта. Если бы в это время “лонгрейнджер” сбавил скорость или наклонился вверх или вниз, Манигота или трос изрубило бы на куски. Поэтому в случае, если вертолет начнет хоть чуть-чуть смещаться, Манигот должен отцепиться от троса, воспользоваться парашютом, а операция будет свернута. Если же все пойдет удачно, как только оба десантника окажутся на хвосте вертолета, они доберутся до посадочных лыж и проникнут в кабину.

По крайней мере так все задумывалось. Во время учений они проводили тренировки по пересадке из вертолета в вертолет в воздухе. Однако эти вертолеты зависали на месте. Здесь же, сидя у открытого люка и всматриваясь в их цель внизу, полковник осознал, что не может рисковать и посылать людей с одной движущейся машины на другую.

Он уже собирался отдать приказ об отмене операции, как вдруг что-то стало происходить с “лонгрейнджером”.