И если христианские подвижники примирялись с этим свойством довольно легко, принимая как еще одну форму аскезы, то друиды — нет. Для их веры давно прошли времена, когда, убежденные в истинности своего видения мира, проповедники с Оловянных островов стремились во все концы мира. Сначала пикты, потом ирландцы и бритты, воспринявшие свет от покоренных докельтских племен и побежденных сидов. В Галлию, Дакию, Паннонию и Далмацию, Италию, даже в далекую Азию… Это был золотой век. А потом пришел Цезарь, и от всего мира друидам остался один Зеленый Эрин.

Двести с лишним лет назад христианство пришло и туда. И столкнулось с расколотой внутри себя верой, и приняло в себя не изгоев и недовольных, но большую половину исповедников, живых сердцем и умом. Поворот был настолько быстр и решителен, что обошлось без крови. Ирландские священники и епископы, бывшие друиды и бывшие боги, дозволяли прежнее исповедание, запретив на христианских землях только его проповедь.

А потому ревнители старины даже роптать толком не могли. Не на что было. Пока у староверов потихоньку не начали отбирать статус. Книжник со стилом и пергаментом (а то и с новомодным гусиным пером) потихоньку вытеснял из королевского окружения филида-запоминателя. А выученные монахами поэты сочиняли стихи не хуже бардов. И так же потихоньку друид становился отверженным. Некогда высшее сословие, ирландские друиды скатились до того, что мирской закон наравне с лекарями и ведьмами приравнивал их к нетитулованным благородным воинам, ниже всадников. Хотя кое-где они начинали скатываться и на уровень свободного человека.

Безумные слухи, которые нельзя проверить. Торопливые обсуждения, короткие сборы. Болтанка в море, вонь на суше. Страшный греческий корабль в устье Туи. Греки всегда готовы принять любой ирландский корабль за пиратский — если он меньше, медлительнее и зажат в узости. Хорошо, дромон оказался потрепан штормом. И, под конец, слухи о войне богов — сразу обретшие зримое и осязаемое подтверждение. Засыпанный землей тулмен на холме Гвина ап Ллуда. Руины лагеря Немайн, которая уже второй раз поменяла веру. В первый раз — на римскую. А римляне к друидам относились куда хуже христиан. Если не опасались восстания, то на уровне: увидел — убил. Что она утворила с местным божеством, настораживало. И метод действия богини был до отвращения римским. Без почести врагу, без доблести и славы — ни славных поединков, ни громких вызовов. Ни подвигов силы и ловкости, ни ран, в которые пролетают стрелы. Только рассудочный труд и молитва матери Христа над опустевшим холмом. В котором некогда были жизнь и веселье. Валлиец показывал находки из тулмена — обычные вещи, почти как у людей. И оттого запустение холма казалось особенно печальным.

И венцом новостей — известие об отравлении богини. Настороженные лица, оружие, огни. Попытки заснуть под вонючим боком курраха. Ну и какое настроение должно к утру быть у друидов? Конечно, усталость и недовольство у каждого проявятся по-своему.

Один так и не заснул — ходил с капитаном по корабельным делам, прислушивался. Вернулся, ссутулившись вдвое изначального. Хотел поделиться новостями, но товарищи уже спали. Погладил седую бороду. Почесал лысину. Будить не стал. Вместо того добрел до римского корабля. Присел на швартовочную тумбу.

— Кто такой? — окликнули сурово.

— Ирландец. Видите корабль на берегу? Вот с него.

— И знаешь греческий? — голос был уже другой. — Прекрасно! Тебя тоже в город не пустили? Ясно. Ну сиди. Наш капитан с вашим уже договорился — если что, держаться заодно. Ужасная страна! — В голосе звучал затаенный страх. Не перед битвой. Перед чужим.

Друид припомнил молодость. Тогда он мечтал стать воином. Как, наверное, все мальчишки в Ирландии. Не стал, как шесть ирландских мальчишек из семи. Но знания о военном деле оставались.

— Слушай, римлянин, а тебя не вздуют за то, что ты на страже, а со мной болтаешь?

— Нет. Часовые тут отдельно. Молчат. А я просто воздухом дышу. Душно под палубой. А с кормы меня выселили ради пассажиров. Это целого комеса! Впрочем, они там как сельди в бочке. Ничего приятного.

— Ты сказал как ирландец. Или бритт.

— Я сказал как несчастный римлянин, которого судьба заносит в Британию уже второй раз. А мне и первый не понравился. Тут все поставлено с ног на голову. Право, я почти рад, что пока не сошел на берег. Что там интересного? Разве женщины. Но и с ними не все в порядке! В прошлый раз подкатил к одной. А она оказалась… — Римлянин осекся и добавил по инерции: — Теперь и с другими… Слышал новости?

— Слышал. Кричат, что богиню отравили.

— Какую еще богиню? Я имел в виду…

Друид прервал римлянина:

— Ты вообще хоть что-то о старых богах знаешь? Или вы все уже забыли?

Римлянин обиделся:

— В Карфагене? Не скажу за неграмотное отребье, но римлянин образованным почитаться не может, не зная Вергилия и Гомера. Я помню «Илиаду» и «Энеиду» наизусть.

Друид кивнул. Его представление о том, как и что должен знать культурный человек, было сходным.

— Тогда отгадай загадку: о ком речь идет? Воительница. Ездит на колеснице, которую сделала сама. Закрывается кожаным щитом. Бросает огромные камни и дротики. Разгоняет армии людей и не-людей в одиночку или с собственной армией. Эта женщина сведуща в ткацком ремесле и торговле. Осчастливила рецептами новой посуды — хоть и пустяковой — стекольщиков. Усовершенствовала арфу. Изменила конскую упряжь — у здешних всадников ноги вставлены в какие-то петли…

— Стремена, — вставил римлянин.

— Есть название, значит, вы их используете. Еще она ознакомила всех с горячим напитком из ячменя и цикория. И вот совсем недавно усовершенствовала пиво… За что ей искренне благодарна половина горожан. Нет, больше. Камбрийки любят пиво не меньше мужчин. И вся гильдия углежогов.

Замолчал было, но сразу хлопнул себя по лбу:

— Совсем забыл, вот ведь память стала… Она девственница. И у нее большие серые глаза. Кто это?

Римлянин молчал. Пытался переварить. Ему не нравилось то, что он слышал. Но спорить было трудно.

— Она крещеная, — наконец, выдавил он.

— Мы не говорим об исповедании, — заметил друид. Ему все больше и больше нравился разговор. Он ощутил вкус к проповеди иноверцам — к проповеди с позиции не силы и меча, но истины. За ним были факты. За римлянином — нежелание верить очевидному. Преодолимое. — Мы говорим о том, кто она.

— По описанию выходит Минерва. Но этого просто быть не может! Она человек! Ее узнали как человека.

Жалкое сопротивление. Агония разума, цепляющегося за прежние предрассудки.

— Кто? Все местные жители уверены, что она богиня… Не такая, как христианский бог, и даже не такая, как римский Юпитер. Она из плоти и крови. Хочешь проверку? Когда ее дни? Главные, а не августовская суета?

— Откуда мне знать! Я христианин.

— Знать и соблюдать — разные вещи. Поверишь ли ты мне, если я скажу, что минервины в Риме приходились на весеннее равноденствие?