Манона не помнила, когда в последний раз бабушка наказывала ее заковыванием в цепи. Как Элида выдержала десять лет в цепях?

Может, разыскать девчонку, когда она выберется отсюда? Вряд ли Дорин за это время сумел что-нибудь разузнать о ее Тринадцати. Манона представила, как снова окажется в седле и Аброхас понесет ее к побережью. Она найдет Элиду и потом займется поисками своего шабаша. А затем… так далеко Манона не загадывала. Но всяко лучше действовать, чем лежать здесь, как червяк на солнце, и поддаваться отчаянию. Оно и так пыталось взять власть над нею, пока она тут валялась.

Словно почувствовав, что она думает о нем, в каюту вошел Дорин со свечой в руках.

Нет, это не свеча. Над его пальцами мерцало пламя и отражалось в сапфировых глазах. Дорин несколько удивился, найдя ведьму не только проснувшейся, но и в полном сознании.

– Это ты послала волну магической силы?

– Нет. – Манона быстро догадалась, кто послал волну. – У ведьм нет такой магии.

Дорин наклонил голову. Магическое пламя золотило его темные волосы.

– Но ваша порода живет значительно дольше, чем люди.

Манона кивнула. Дорин счел это приглашением и уселся на стул.

– У нас есть крупица магии. Выплеск – так она называется.

От знакомого слова спина Маноны похолодела.

– Мы не можем ни призывать магическую силу, ни накапливать ее. Но каждая ведьма один раз в жизни способна призвать огромную магическую силу и обрушить на врагов. Плата – ее жизнь. Удар сжигает ведьму, и Тьма забирает ее тело. Когда между ведьмами происходили войны, обе стороны делали Выплески в крупных сражениях. Бывало, что и не только в крупных.

– Это же самоубийство. Обрывать свою жизнь, зная, что она могла бы продолжаться сотни лет.

– Согласна. Радости мало. Чтобы совершить Выплеск, Железнозубая ведьма вначале взывает к Тьме и обещает отдать ей жизнь. Тьма откликается, наполняет ведьму силой. Потом эта сила выплескивается черной волной. Говорят, это проявление наших черных душ.

– Ты видела Выплеск?

– Только однажды. Молодой ведьме очень хотелось славы, но не хватало боевых качеств. И тогда она со страху совершила Выплеск, причем неумело. Погубила не только крошанок, с которыми мы воевали, но и половину отряда Железнозубых.

Крошанки. Манона чуть не поперхнулась этим словом. Ее соплеменницы.

Нет. Они – не ее соплеменницы. Что бы там ни говорила бабушка, она – Черноклювая.

– А против нас Железнозубые могут применить Выплеск?

– Если это шабаши низшего уровня, да. Старшие шабаши расчетливее и не торопятся прощаться с жизнью. К тому же они опытнее и предпочитают сражаться. Но шабаши помоложе и послабее могут и пожертвовать жизнью. Либо со страху, либо ради славы.

– Самоубийство одних ради убийства других.

– Это война. А война – узаконенное убийство, на какой бы стороне ты ни находился.

Увидев, что лицо Дорина помрачнело от гнева, Манона спросила:

– Ты когда-нибудь убивал людей?

Дорин открыл было рот, чтобы сказать «нет», но огонь над его пальцами погас.

Убивал. И происходило это, когда в нем поселился валгский демон, догадалась ведьма. Похоже, что убийства совершались часто и не самым чистым образом.

– Когда снова увидишь валгов, вспомни, чтó они заставляли тебя делать, – сказала Манона.

– Такое ни за что не забыть, ведьмочка.

Дорин встал, собираясь уйти.

– Кандалы натерли мне кожу, – призналась Манона. – Прояви хоть немного милосердия.

Дорин остановился. Манона подняла руки, показав ему цепи:

– Слово даю: я никому не причиню зла.

– Я здесь ничего не решаю. Раз ты окончательно пришла в себя, поговори с Аэлиной. Она все время пыталась что-то узнать у тебя. Ответь на ее вопросы, и она отнесется к тебе благосклоннее.

Манона совсем не помнила вопросов, которые задавала ей Аэлина. Ни одного.

– Знаешь, короленок, чем дольше я торчу в этой дыре, тем сильнее меня тянет устроить после освобождения какую-нибудь глупость. Я так давно не подставляла лицо ветру. Помоги мне хотя бы в этом.

– В каюте есть окошко. Встань к нему.

Манону несколько удивила эта мужская властность в голосе Дорина и его поза. Он стоял, горделиво развернув плечи.

– А если бы я спала, ты бы глазел на меня? – вкрадчиво спросила она.

– Тебе бы это не понравилось?

В вопросе Дорина сквозило холодное изумление.

То ли из-за сильной кровопотери, или по причине долгого лежания в тесной каюте, Манона повела себя несколько безрассудно, если не сказать, глупо.

– Если тебя угораздило пробраться ко мне среди ночи, я должна быть уверена, что хоть что-то получу от твоего визита.

Его губы дрогнули. Улыбка была чувственной, но холодной. Интересно, во что бы вылились любовные игры с королем, наделенным первозданной магической силой? Неужели она бы сама стала просить о близости – впервые за свою долгую жизнь? Похоже, он мог и, наверное, даже хотел добавить к этому крупицу жестокости. Кровь в жилах Маноны заурчала.

– Как ни соблазнительно было бы увидеть тебя голой и прикованной цепями… – Дорин негромко рассмеялся. – Сомневаюсь, что тебе понравилась бы потеря власти над собой.

– У тебя что, была куча женщин, если ты с такой легкостью судишь о желаниях ведьмы?

– Человек благородного воспитания не распространяется о подобных вещах, – зевнул Дорин.

– И все-таки, сколько их у тебя было?

Ему чуть больше двадцати. Но он – не просто молодой парень. Родился принцем, теперь король. Наверное, женщины сами прыгали к нему в постель с тех пор, как у него начал ломаться голос.

– А сколько мужчин было у тебя? – задал он встречный вопрос.

Манона усмехнулась:

– Достаточно, чтобы узнать все потребности такого короленка, как ты, и заставить просить: «Еще, еще».

Слова словами, но мысли у нее были направлены в противоположную сторону.

Дорин подошел к самой койке, склонился над Маноной, почти касаясь ее носа. В изгибе его прекрасных губ не было и намека на желание. А вот намек на жестокость был.

– Я сомневаюсь, ведьмочка, в твоей способности дать мне то, в чем я действительно нуждаюсь. И с некоторых пор я вообще ни о чем не прошу.

Потом он ушел. Манона смотрела на закрывшуюся дверь и шипела от досады. Она упустила такую возможность захватить Дорина в заложники и потребовать свободы для себя. Ведьму злили его высокомерные умозаключения. Но сильнее всего ее злили жаркие волны, бьющиеся между ногами. Стремясь их погасить, Манона плотно сжала бедра.