– Почему боярин изменил? – спросил Данбор. – Или это пустые наговоры вилявой женки? Случается, люди лгут и под пыткой.

– Случается, – согласился Торуса, – но боярин давно уже был у нас в подозрении. Не все его слова оказались правдивы и не все поступки оправданы общей пользой. Взять хотя бы твоего сестричада Искара…

– А что Искар? – нахмурился Данбор.

– Твой сестричад вылитый боярин Драгутин, и это признали все знающие его сейчас и знавшие много лет назад.

– А как же Лихарь Урс?

– Не было никакого Лихаря, – отмахнулся Торуса. – Под этим именем жил долгие годы сын князя Яромира Драгутин.

– А мне Искар рассказывал, что он виделся в твоем городце с матерью Лихаря, своей бабкой Горелухой. Еще раньше соратник Лихаря, какой-то урсский ган по имени Багун рассказал Искару, как погиб его отец. Ныне Искар отправился искать убийцу Лихаря, чтобы свершить кровную месть.

– Странная история, – покачал в сомнении головой Торуса.

– Да уж куда страннее, – согласился Данбор. – Взять хотя бы ведунью Ляну. Я ведь принял ее за свою сестру Милицу… Потом уже сообразил, что Милице сейчас бы под четвертый десяток подвалило. И все мои домашние, кто помнил Милицу, пришли в смятение.

– Позови Дарицу, – сказал Торуса Клычу.

С Дарицей у Торусы в последние дни испортились отношения. Женщина никак не хотела признавать вину за своим братом. Но как раз за это Торуса ее не винил – от родной крови отрекаются только негодяи. Другое дело, что Дарица не только вину за братом не признавала, но и затаила злобу на мужа за то, что тот вздумал его разоблачить. Чем заронила в сердце Торусы сомнения в своей непричастности к темным делишкам даджана.

Войдя в горницу, Дарица мужу не поклонилась, хотя не виделись они уже два дня, а кивнула головой только гостю и молча выслушала его рассказ о ведунье Ляне, похожей как две капли воды на Милицу.

– Ляна – дочь кудесницы Всемилы и боярина Драгутина, – сказала она наконец после долгого раздумья.

– Почему же она тогда похожа на женщину из рода Молчунов? – рассердился Торуса.

– Может, Милица двойню родила? – негромко предположил Данбор.

– А Всемила? – напомнил Торуса. – Где ее ребенок?

Вопрос так и остался висеть в пустоте, поскольку ни Данбор, ни Дарица не спешили с предположениями. Всем, однако, было ясно, что в этой двадцатилетней давности истории, случившейся в селении урсов, осажденном мечниками Борислава, концы с концами не сходятся. А может, потому и не сходятся, что кто-то их с умыслом перепутал?

– Приведи Горелуху, – приказал Торуса Клычу, – послушаем, что скажет старуха.

Горелуху ждали в тяжелом молчании. Данбор, искоса поглядывая на хозяев, пришел к выводу, что муж и жена пребывают в ссоре. Дело, конечно, житейское, но тут, похоже, причина не только в личных обидах. Речь идет о безопасности радимичской земли. Но в любом случае боготуру Торусе не позавидуешь, ему приходится выступать против брата жены, в чем приятного мало. Твердость боготура Данбору понравилась, хотя лучше было бы для всех, если бы Торуса ошибся в своих подозрениях.

Горелуха поклонилась всем от порога, но в ее устремленных на Данбора глазах промелькнула тревога. Данбор ее тоже припомнил. Приходила в их сельцо эта женщина, и приходила не раз. И даже в дом к Молчунам заглядывала.

– Узнаёшь меня, старая? – прямо спросил ее Данбор.

– Может, и виделись, – отозвалась Горелуха, – с годами я стала слабеть памятью.

– Ты принимала роды у Всемилы? – спросила Дарица, жестко глядя старухе в глаза. – Ты уверена, что она родила девочку?

– Я ведь собственными руками ее принимала, – нахмурилась Горелуха. – Мудрено было ошибиться.

– Принимала, но не у Всемилы, а у Милицы из рода Молчунов, которая доводилась женой твоему сыну Лихарю.

– Неправда это, – поджала губы старуха. – Милица родила мальчика, которого я отнесла в сельцо, где жили родовичи его матери. Мальчика я завернула в медвежью шкуру и видела собственными глазами, как этот человек, тогда еще молодой, забрал Искара под свой кров. После я не раз ходила в сельцо и справлялась, как растет мой внук. Если бы ему было там плохо, то я бы его забрала, но растили Искара как родного сына, поэтому я решила, что при дядьке Данборе ему будет лучше.

– Значит, тебе все равно, что случилось с Ляной? – спросила Дарица.

– А что с ней случилось? – насторожилась старуха.

– Данбор привез нам весть, что погибла ведунья Ляна от рук разбойников.

Лицо старухи стало белее мела, а глаза сверкнули гневом и болью.

– Лжешь, ведьма, не может этого быть!

– Вот вам и ответ, – спокойно сказала Дарица. – Искар – сын Драгутина и Всемилы, а Ляна – дочь Лихаря и Милицы. Старуха поменяла их, когда Всемила пребывала в беспамятстве.

– Что стало с моей сестрой, старая? – строго глянул на Горелуху Данбор.

– Умерла при родах, – вяло отозвалась та, – а потом убили Лихаря. Что ждало их ребенка в этом мире кроме преследований, унижений, а то и смерти? Я растила Лихаря и знаю, что значит в радимичской земле быть сыном Шатуна. Всю жизнь я прятала его от злых глаз Велесовых ведунов, которые норовили извести старейшин урсов под корень. А сын мой был потомком кудесников Лесного бога, особенно ненавистного волхвам. Они всегда говорили, что боги и пращуры урсов нечистые, что ближники этих богов оборотни, связанные со Страной Забвения, и дети, рожденные от них, тоже нечистые. Вот я и решила, пусть боги рассудят, кто чист, а кто нечист. Если ближники славянских богов верно толкуют их волю, то Искару ничего не грозит, ведь боги знают, что он сын боярина. Ну а если богиня Макошь примет дочь Лихаря Шатуна как свою, то, значит, чисты дети ближников урсских богов, а Велесовы волхвы лгали. Или ты, ведунья, скажешь, что твоя богиня слепа, коли не сумела разглядеть у своих ног дочь оборотня? А про смерть моей внучки ты солгала, не могут боги быть столь жестоки ко мне!

По щекам старухи побежали слезы, а в глазах было столько страха и надежды, что Данбор не выдержал и сказал правду:

– Жива твоя внучка. Но я не поручусь за ее жизнь в будущем, как и за свою, впрочем, тоже. Великая распря идет на наши земли, и в этой распре вновь сходятся славяне и урсы, чтобы лить кровь друг друга. Всем будет плохо, старуха, – тебе, и мне, и нашим детям, и нашим внукам.

– Урсам плохо с тех самых пор, как вы, радимичи, пришли на наши земли.

– Вы на этих землях тоже пришлые, – напомнил Торуса Горелухе.

– Мы пришли раньше, – горячо возразила старуха, – а потому правда на нашей стороне.

– Никто вас не гонит с земли, – нахмурился Торуса, – но эта земля теперь не только ваша, но и наша. Здесь похоронены наши предки.

В последние годы ни урсских старейшин, ни тем более простых урсов божьи ближники не трогали, но содеянное когда-то зло крепко держится в памяти людей, переходя от отца к сыну.