каждого жителя нашей деревни хранит память о воде и об ужасе разлуки с нею.

Помню, как я еще малышом ходил с бабушкой Амман стирать белье на речку Кхель. Бабушка полоскала, а я колотил белье на сверкающем песке. Воды в речке было мало. В сущности, это был узкий ручеек, спокойный и ласковый, как Бало, дочка нашего соседа сардара Сада-хана. Я любил играть с речкой не меньше, чем с Бало. Обе они, и речка и Бало, улыбались мне светлой улыбкой. Только тот, кто, как я, работает в копях, может оценить радость, которую дарили мне эти улыбки.

Но речка наша жила не больше шести месяцев в году. Уже в месяце чет она пересыхала. Тогда на обнажившемся дне можно было видеть маленькие синие камушки, а ноги ступали по мягкому илу, как по шелковому ковру. Проходило несколько дней, ил высыхал, и дно речки покрывалось густой сетью морщин. Затем оно трескалось, как губы крестьян, будто этот горячий песок не впитывал в себя влаги.

Когда я в первый раз увидел пересохшую речку, я так испугался, что вечером долго не мог заснуть. Укачивая меня на коленях, бабушка рассказывала удивительные истории, а я вспоминал Кхель и свои игры с нею. Спокойно журча, она вдруг резвым потоком огибала груду камней, и, словно Бало, рассердясь, убегала от меня в укромный закоулок. Однажды мы с Бало устроили возле двух камней мельничное колесо из колосков баджры, и, играя, воображали, что мелем спелое зерно. Как быстро вертелась наша мельница, несмотря на тихое течение! И вот — пересохла наша Кхель…

— Бабушка Амман, а куда ушла наша речка? — спросил я, следуя собственным мыслям.

— Спряталась в землю.

— Почему?

— Боится солнышка.

— Ух! Да чего же она боится? Солнышко доброе, хорошее.

— Солнышко не одно, внучек, их два. То, которое светит зимой, — хорошее, ласковое. А летнее солнышко — сердитое, жаркое. Они к нам в деревню приходят по очереди. Пока гостит зимнее солнышко — речке радость, а как подкрадется летний разбойник, так и пойдет стаскивать с речки ее платье. Каждый день уносит этот злодей какую-нибудь одежду, и к концу лета речка остается лишь в тоненькой рубашонке. Тогда наша речка прячется от стыда в землю, поджидает зимнее солнышко. Придет оно и даст ей новое платье.

— Летнее солнышко гадкое! — сказал я, протирая глаза.

— Верно, дурное. А теперь спи, внучек, спи.

Но мне не спалось, и я снова спрашивал:

— Бабушка Амман, почему вода с нашей соляной горы горькая?

Много вопросов о воде задавали дети нашей деревни. Их мечты всегда были связаны с водой. В других деревнях, где воды было достаточно, ребята, наверно, открывали золотые острова или искали дорогу в страну пери. В нашей деревне ребята с раннего детства открывали воду. Где бы ни играли они, в лощине или в горах, вода была обязательной участницей этих игр.

И я, еще малышом, нашел воду — в соляной горе я открыл несколько ключей. До сих пор помню радость, пережитую мной, когда я увидел первый ключ. Весь дрожа, манил я к себе пальцами струйку, бившую из расселины скалы. Я набрал целую пригоршню воды, и она трепетала в моих ладонях, как только что пойманная в силки птица. Каким же отвращением сменилась моя радость при первом глотке! Вода ужалила язык, словно скорпион, своей соленой горечью. Отплевываясь, я принялся искать другой источник. Но до сих пор — а прошло немало лет — не удалось мне найти на соляной горе пресного ключа.

Речка пересохла, и мечты о пресной воде неотступно томили меня.

— Бабушка Амман, — приставал я, — почему же вода с соляной горы горькая?

— Об этом в сказке говорится.

— Так расскажи.

— Как-нибудь потом… А сейчас спи!

— Сейчас расскажи, ба-буш-ка!..

— Ну ладно, расскажу, только не перебивай.

— Не буду, не буду!..

— Ну так слушай. Когда-то это была не соляная гора, а женщина. Она была женой дэва — бога горы, откуда сейчас течет пресный источник.

— Ну, бабушка, рассказывай!..

— А дальше было вот как. Дэвы пошли войной друг на друга. И наш дэв, оставив свою жену, тоже пошел воевать. Перед уходом он строго-настрого наказал жене: «Никуда не ходи, ни с кем не говори, занимайся хозяйством и жди, пока я вернусь…»

— Ну, бабушка, дальше…

— Вот ждет жена своего мужа, поджидает, а его все нет и нет. И однажды пришел к ней — только не муж, а…

— Кто?!

— Пришел белый дэв и сказал: «Я тебя люблю».

— Бабушка, как это — люблю?

Чуть помолчав, бабушка Амман сказала:

— У нас с тобой был уговор не перебивать!

Я испугался. Если бабушка Амман рассердится, она не станет рассказывать, а ведь дальше-то самое интересное! Надо слушать молча. Успею еще спросить, что такое любовь.

И я принялся упрашивать:

— Дальше, бабушка, дальше, я не буду перебивать!

— Жена западной горы нарушила клятву, — продолжала бабушка. — Обманул ее белый дэв. Он сказал ей: «Твой муж убит на войне дэвов». И тогда она вышла замуж за белого дэва.

Бабушка казалась недовольной, будто сказка все меньше нравилась ей.

— Почему же дэвы начали воевать? — сорвалось у меня с языка.

— Опять перебиваешь, — сказала бабушка Амман, нахмурясь. — Не стану я тебе больше рассказывать. Спи!

— Нет, нет, не буду, не буду!.. Бабушка, хорошая моя, дорогая, не буду я больше… Ну, бабушка!..

— Ладно, слушай дальше… Через много, много лет вернулся в долину старый дэв — первый муж неверной женщины. Увидел он свою жену с белым дэвом, рассердился, схватил топор и зарубил обоих. Тогда Большой пир заколдовал дэвов, превратив их в каменные горы. Вода западной горы сладкая, потому что дэв любил свою жену. А вода восточной горы всегда будет горькой, соленой — это неверная жена плачет, раскаивается в своей измене. Слезы ее засыхают крупинками соли. Эту-то соль твой отец и вырубает каждый день в копях…

Бабушка Амман вздохнула и задумалась.

— Все? — робко спросил я.

— Все, внучек, кончилась сказка.

Я сладко вздохнул и едва лишь закрыл глаза, как погрузился в сон. Мне приснилась соляная копь, где работал отец, где должен буду работать и я.

Первый раз я попал в эту копь, когда однажды вместе с бабушкой понес отцу обед. Ах, эти копи! Кругом — горы соли. В соляные стены словно вставлены соляные зеркала. В одном месте просочившаяся вода образовала соляной пруд. Я понял, что это тоже слезы женщины, превращенной заклятием Большого пира в соляную гору.

Отец взглянул на пруд.

— Видишь, сколько воды!.. — сказал он. — Только не для