они любят, во время тяжких испытаний. О дорогой мой, если суждено, что я должна принять смерть от чьей-либо руки, то пусть это будет рука того, кто любит меня сильнее всех. Д-р Ван Хелсинг! Я не забыла, как, когда дело касалось Люси, вы сострадали тому, кто любил, — она запнулась и изменила фразу, — тому, кто имел большее право даровать ей покой. Надеюсь, что, если это время опять настанет, вы сделаете все, чтобы и муж мой без горести вспоминал, что именно его любящая рука избавила меня от тяготевшего надо мной проклятия.

— Клянусь вам! — глухо прозвучал голос профессора.

Миссис Харкер облегченно улыбнулась, откинулась на подушки и сказала:

— Еще одно предостережение, предостережение, которое вы не должны забывать: если это время должно наступить когда-либо, оно наступит скоро и неожиданно, и в таком случае вы должны, не теряя времени, воспользоваться выгодой для себя, потому что в то время я могу быть… нет, если оно наступит, то я уже буду… связана с вашим врагом и против вас. И еще просьба, — добавила она после минутной паузы. — Не так существенна и необходима, как моя первая просьба, но я желаю, чтобы вы сделали одну вещь для меня, я прошу вас согласиться.

Мы все молча кивнули.

— Я желаю, чтобы вы прочли надо мной погребальную молитву.

Ее речь прервал громкий стон ее мужа; взяв его руку в свою, она приложила ее к своему сердцу и продолжала:

— Ты должен здесь, сейчас прочесть ее надо мной. Чем бы ни завершился этот кошмар, для всех нас наступит облегчение. Ты, дорогой мой, надеюсь, прочтешь так, что она запечатлеется в моей памяти навеки отзвуками твоего голоса… что бы ни случилось.

— Но, дорогая моя, — молил он, — смерть далеко от тебя.

— Нет, — ответила она, — я ближе к смерти в настоящую минуту, чем если бы лежала под тяжестью могильного холма.

— Жена моя, неужели я должен это прочесть? — спросил он, не в силах начать.

— Это успокоит меня, муж мой.

Больше она ничего не сказала, и он, когда она подала ему книгу, начал читать.

Как я могу — да и вообще кто-нибудь — описать эту странную сцену, торжественную, печальную, мрачную и в то же время дающую утешение. Даже скептик, видящий одну лишь пародию на горькую истину во всякой святыне и во всяком волнении, был бы растроган до глубины сердца, если б увидел маленькую группу любящих и преданных людей на коленях около осужденной и тоскующей женщины или услышал бы страстную нежность в голосе супруга, когда он прерывающимся от волнения голосом, так, что ему приходилось по временам умолкать, читал простую и прекрасную погребальную молитву.

— Я… не могу продолжать… слова… и… не хватает у меня голоса…

Она была права в своем инстинктивном требовании. Как это ни было странно, какой бы причудливой ни казалась нам эта сцена, нам, которые в то время находились под сильным влиянием ее, впоследствии она доставила большое утешение, и молчание, которое доказывало скорый конец свободы души миссис Харкер, не было для нас полно отчаяния, как мы того опасались.

ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА

15 ОКТЯБРЯ. ВАРНА. Мы покинули Чаринг-Кросс 12-го утром, приехали в Париж в ту же ночь и заняли приготовленные для нас места в Восточном экспрессе. Мы ехали день и ночь и прибыли сюда около пяти часов вечера. Лорд Годалминг отправился в консульство справиться, нет ли телеграммы на его имя, а мы расположились в гостинице. Дорогой, вероятно, были случайности, я, впрочем, был слишком поглощен желанием уехать, чтобы обратить на них внимание. Пока «Царица Екатерина» не придет в порт, для меня не может быть ничего интересного на всем земном шаре. Слава Богу, Мина здорова и как будто окрепла, возвращается румянец. Она много спит, дорогой она спала почти все время. Перед восходом и закатом солнца она, впрочем, бодрствует и тревожна: у Ван Хелсинга вошло в привычку гипнотизировать ее в это время. Сначала требовалось некоторое усилие, но теперь она вдруг поддалась, точно привыкла подчиняться. Кажется, в эти моменты ему достаточно лишь пожелать, и мысли ее становятся ему послушны. Он всегда спрашивает ее, что она видит и слышит.

Она отвечает:

— Ничего, все темно. Я слышу, как волны ударяют в борта и как вода бурлит. Паруса и снасти натягиваются, мачты и реи скрипят. Ветер сильный, я слышу, как гудят снасти, а нос корабля рассекает пенящиеся волны.

Очевидно, что «Царица Екатерина» все еще в море, она спешно направляется в Варну. Лорд Годалминг только что вернулся. Получил четыре телеграммы, по одной в день со времени нашего отъезда, и все одинакового содержания: Ллойд не имеет известий о «Царице Екатерине». Перед отъездом из Лондона он договорился, что агент будет ежедневно отправлять ему телеграмму со сведениями о «Царице Екатерине» или сообщающую об отсутствии таковых, чтобы он был уверен, что в Лондоне по-прежнему исполняют его поручение.

Мы пообедали и рано легли спать. Завтра нам надо повидать вице-консула и устроиться, если возможно, так, чтобы прибыть на пароход, едва он придет. Ван Хелсинг говорит, что для нас важно попасть на судно между восходом и закатом солнца. Граф, превратись он даже в летучую мышь, не может силой своей воли преодолеть воду и поэтому не может покинуть пароход. Так как он не посмеет обернуться человеком, не возбуждая подозрений, чего он, очевидно, желает избегнуть, он должен оставаться в ящике. Следовательно, если мы попадем на пароход после восхода солнца, он будет в нашей власти, потому что мы можем открыть ящик и поразить его, как поразили бедную Люси, прежде чем он проснется. Пощады от нас ему ждать нечего. Мы надеемся, что с чиновниками и моряками не будет затруднений. Слава Богу! Это такая страна, где подкупом все можно сделать, а мы запаслись достаточным количеством денег. Нам надо только похлопотать, чтобы судно не вошло в порт неведомо для нас, между закатом и восходом солнца, и мы будем спасены. Думаю, госпожа Взятка нам поможет.

16 ОКТЯБРЯ. Ответ Мины все тот же: удары волн о борт корабля и бурлящая вода, темнота и благоприятные ветры. Мы, очевидно, в полосе удачи, и, когда услышим о «Царице Екатерине», мы будем готовы. Так как она должна пройти через Дарданеллы, мы можем быть уверены, что своевременно все узнаем.

17 ОКТЯБРЯ. Теперь все хорошо устроено, кажется, для встречи графа при его возвращении из путешествия. Годалминг сказал судовладельцам, что он подозревает, будто в ящике на пароходе могут быть вещи, украденные у