ваших мыслей, то и вы не будете знать о нем, вот тут-то он и попадется. Это страшное крещение кровью, которое он совершил над вами, дает вам возможность мысленно явиться к нему, как вы это делали во времена вашей свободы, в момент восхода и заката солнца. Тогда вы перенесетесь к нему в силу моей воли, а не его, и эту полезную для вас и для других способность вы приобрели от него же ценою вашего страдания и мук. Это тем более ценно теперь, что он не знает этого, так как, чтобы спастись, он сам отказался от знания нашего местопребывания. Мы, однако, не все самолюбивы и верим, что Господь с нами среди всего этого ужаса и в эти мрачные часы. Мы последуем за ним, мы не сдадимся и, даже если погибнем, все же не будем походить на него. Джон, это был великий час, он далеко подвинул нас вперед на нашем пути! Вы должны записать все и, когда прочие вернутся по окончании своих дел, дать им прочесть это, тогда они будут знать столько же, сколько и мы.

Я записал это, пока мы ждали их возвращения, а м-с Харкер перепечатала мою запись на своей машинке.

Глава XXVI

ДНЕВНИК Д-РА СЬЮАРДА

29 ОКТЯБРЯ. Это записано в поезде по дороге из Варны в Галац. Вчера вечером перед самым закатом мы снова собрались вместе. Каждый из нас исполнил свой долг как нельзя лучше, мы запаслись на весь день нашего странствия и на предстоящую работу в Галаце тем, что могли дать наша изобретательность, усердие и случай. Когда настало время, миссис Харкер приготовилась к сеансу гипноза; на этот раз Ван Хелсингу пришлось потратить больше усилий, чем всегда, чтобы заставить ее впасть в транс. Обычно она сама говорила, достаточно было дать лишь маленький толчок, но на этот раз профессору пришлось ставить ей вопросы довольно решительным тоном, пока ему удалось узнать что-либо. Наконец она все-таки заговорила:

— Я ничего не вижу, мы стоим на месте, нет никаких волн, вода лишь мягко журчит вдоль борта. Я слышу человеческие голоса вдали и вблизи и скрип и шум весел в уключинах. Откуда-то раздался выстрел из ружья, эхо его кажется далеким. Вот раздается топот над моей головой — тащат какие-то веревки и цепи. Что такое? Откуда-то луч света, я чувствую дуновение ветерка.

Тут она смолкла. Она приподнялась с дивана, где лежала, точно ее кто-то принуждал к тому, и простерла обе руки ладонями наружу, словно подымая какую-то тяжесть. Ван Хелсинг и я посмотрели друг на друга — нам все было ясно. Квинси пристально посмотрел на нее, а рука Харкера инстинктивно сжала рукоять ножа. Молчание длилось довольно долго.

Мы поняли, что ее время прошло и она больше нам ничего не скажет, но мы чувствовали, что не было никакого смысла говорить.

Внезапно она приподнялась с дивана и, открыв глаза, мило спросила:

— Не хотите ли чаю? Вы, должно быть, очень устали.

Нам всем хотелось сделать ей приятное, и мы согласились. Она ушла готовить чай, и тогда Ван Хелсинг сказал:

— Видите, друзья мои. Он у нас в руках: он покинул свой ящик с землею. Но ему еще нужно попасть на берег. Ночью он, может быть, где-нибудь спрячется, но, если его не перенесут на берег или если корабль не причалит, он не сможет попасть на сушу. Он может только изменить свой облик и прыгнуть или полететь на берег, как он сделал в Уитби. Но если он не сможет попасть на берег до наступления дня, значит, если его не перенесут, сбежать он не сможет. И если его будут переносить, возможно, таможенные чиновники захотят осмотреть содержимое ящика. Таким образом, если он не попадет сегодня еще до рассвета на берег, то весь следующий день для него уже пропал. В таком случае мы появимся как раз вовремя, и, если он ночью не уйдет, мы нападем на него днем, выгрузим его, и он будет в нашей власти, ведь он не может показаться таким, какой он на самом деле, — проснувшимся и в образе человека, так как тогда его узнают…

Сказать больше было нечего, и мы стали терпеливо дожидаться рассвета — тогда можно будет узнать что-то еще от миссис Харкер.

Сегодня рано утром мы снова с трепетом прислушивались к ее словам во сне. На этот раз она еще дольше не засыпала, и, когда заснула, оставалось очень мало времени до рассвета, и мы начали уже отчаиваться.

Ван Хелсинг, казалось, вложил всю душу в свои старания, и в конце концов, повинуясь его воле, она ответила:

— Всюду мрак. Слышу журчание воды наравне с моим ухом и какой-то треск, точно дерево трется по дереву.

Она умолкла, и солнце взошло… Придется ждать до вечера. И вот мы едем в Галац и сгораем от нетерпения. Мы должны были приехать между двумя и тремя часами утра, но уже в Бухарест мы прибыли с опозданием на три часа, так что раньше, как после восхода солнца, никак не сможем быть на месте. Значит, у нас будет еще два гипнотических сеанса с миссис Харкер, тот или другой могут пролить больше света на происходящее.

ПОЗДНЕЕ. Солнце взошло и зашло. К счастью, это происходило в такое время, когда нас ничто не смущало, а случись это на станции, у нас не было бы необходимого покоя и уединения. М-с Харкер еще хуже поддалась гипнозу, чем сегодня утром. Боюсь, ее способность читать мысли графа исчезнет как раз тогда, когда мы в этом больше всего будем нуждаться. Мне кажется, начинает работать главным образом ее собственная фантазия. Раньше, находясь в трансе, она упоминала лишь о самых простых вещах. Если будет так продолжаться, это может сбить нас с правильного пути. Как бы я был счастлив думать, что власть графа над ней будет уменьшаться, как уменьшается ее способность знать о нем. Боюсь, однако, это не так. Когда она заговорила, слова ее звучали загадочно:

— Что-то выходит: оно проходит мимо меня, точно холодный ветер. Вдали слышатся какие-то глухие звуки — словно люди говорят на каких-то странных языках, сильный шум воды и вой волков.

Она замолчала, по телу ее вдруг пробежала дрожь, которая через несколько мгновений стала походить на паралитическую. Когда это прекратилось, она перестала отвечать даже на требовательные вопросы профессора. От транса она очнулась очень утомленной, продрогшей и вялой, но ум ее был ясен.