Надежда Константиновна сидела за чрезмерно большим письменным столом, вероятно, реквизированным во время революции у какого-нибудь московского богача. Во всяком случае, более чем скромный вид Крупской никак не соответствовал великолепию этого огромного стола красного дерева, с синим сукном и причудливым письменным прибором.

Ее глаза, сильно увеличенные стеклами очков, ее рано поседевшие волосы стального цвета, закрученные на затылке узлом, из которого высовывались черные шпильки, несколько неодобрительное выражение ее лица — все это, по-видимому, не очень понравилось щелкунчику. Он был преувеличенного мнения о своей известности и, вероятно, полагал, что его появление произведет на Крупскую большое впечатление, в то время как Надежда Константиновна, по моему глубокому убеждению, понятия не имела, кто такой „знаменитый акмеист“.

Я опасался, что это может привести к нежелательным последствиям, даже к какой-нибудь резкости со стороны щелкунчика, считавшего себя общепризнанным гением.

(Был же, например, случай, когда, встретившись с щелкунчиком на улице, один знакомый писатель весьма дружелюбно задал щелкунчику традиционный светский вопрос:

— Что новенького вы написали?

На что щелкунчик вдруг совершенно неожиданно точно с цепи сорвался.

— Если бы я что-нибудь написал новое, то об этом уже давно бы знала вся Россия! А вы невежда и пошляк! — закричал щелкунчик, трясясь от негодования, и демонстративно повернулся спиной к бестактному беллетристу.)

Однако в Главполитпросвете все обошлось благополучно.

Надежда Константиновна обстоятельно, ясно и популярно объяснила нам обстановку в современной советской деревне, где начинали действовать кулаки. Кулаки умудрялись выдавать наемных рабочих — батраков — за членов своей семьи, что давало им возможность обходить закон о продналоге. Надо написать на эту тему разоблачительную агитку.

Мы приняли заказ, получили небольшой аванс, купили на него полкило отличной ветчины, батон белого хлеба и бутылку телиани — грузинского вина, некогда воспетого щелкунчиком».

В 1919 г. в Киеве Мандельштам познакомился со своей будущей женой Н.Я. Хазиной. Официально они поженятся только в 1922 г., а еще через год он посвятит ей «Вторую книгу». Во время Гражданской войны Мандельштам был арестован белогвардейцами в Крыму. Получил предложение бежать вместе с белыми в Турцию, но предпочел остаться на родине.

В 1922 г. знакомится с Пастернаком. Через год выходит «Шум времени», в 1927-м — повесть «Египетская марка», в 1928 г. — последний прижизненный поэтический сборник «Стихотворения» и книга избранных статей «О поэзии».

Конармеец — Исаак Эммануилович Бабель (первоначальная фамилия Бобель; 30 июня (12 июля) 1894, Одесса (хотя сам Бабель называл разные даты своего рождения) — 27 января 1940, Москва) — русский советский писатель, драматург, переводчик и журналист.

«Подобно всем нам, он ходил в холщовой толстовке, в деревянных босоножках, которые гремели по тротуарам со звуком итальянских кастаньет.

У него была крупная голова вроде несколько деформированной тыквы, сильно облысевшая спереди, и вечная ироническая улыбка, упомянутые уже круглые очки, за стеклами которых виднелись изюминки маленьких детских глаз, смотревших на мир с пытливым любопытством, и широкий, как бы слегка помятый лоб с несколькими морщинами, мудрыми не по возрасту, — лоб философа, книжника, фарисея.

…И вместе с тем — нечто хитрое, даже лисье… (К. Чуковский отмечал, что его всегда „очаровывала в Исааке Эммануиловиче смесь простодушия с каким-то лукавством“).

Он был немного старше нас, даже птицелова, и чувствовал свое превосходство как мастер. Он был склонен к нравоучениям, хотя и делал их с чувством юмора, причем его губы принимали форму ижицы или, если угодно, римской пятерки.

У меня сложилось такое впечатление, что ни ключика, ни меня он как писателей не признавал. Признавал он из нас одного птицелова. Впрочем, он не чуждался нашего общества и снисходил до того, что иногда читал нам свои рассказы о местных бандитах и налетчиках, полные юмора и написанные на том удивительном южно-новороссийском, черноморском, местами даже местечковом жаргоне, которыми сделал его знаменитым.

Манера его письма в чем-то сближалась с манерой штабс-капитана, и это позволило честолюбивым ленинградцам считать, что наш конармеец всего лишь подражатель штабс-капитана (Зощенко. — Ю. А.).

Ходила такая эпиграмма:

„Под пушек гром, под звоны сабель от Зощенко родился Бабель“.

Конармеец вел загадочную жизнь. Где он кочует, где живет, с кем водится, что пишет — никто не знал. Скрытность была основной чертой его характера. Возможно, это был особый способ вызывать к себе дополнительный интерес. От него многого ждали. Им интересовались. О нем охотно писали газеты. Горький посылал ему из Сорренто письма. Лучшие журналы охотились за ним. Он был неуловим. Иногда ненадолго он показывался у Командора на Водопьяном, и каждое его появление становилось литературным событием».

Исаак Бабель — третий ребенок в семье торговца Маня Ицковича Бобеля (Эммануила (Мануса, Мане) Исааковича Бабела и Фейги (Фани) Ароновны Бобель (урожд. Швехвель; 1864–1924)), он родился в Одессе на Молдаванке.

Через год после рождения Исаака семья переехала в Николаев. Учился в коммерческом училище им. С.Ю. Витте, куда попал со второй попытки. В первый раз не хватило мест.

Согласно автобиографии И.Э. Бабеля, помимо традиционных дисциплин, он частным образом изучал древнееврейский язык, Библию и Талмуд. В результате, свободно владея идишем, русским, украинским, французским языками, Бабель первые свои произведения писал на французском языке, но они не сохранились. Далее поступил в Киевский коммерческий институт, где учился на экономическом отделении. В период обучения произошла и первая публикация в киевском еженедельном иллюстрированном журнале «Огни» (1913, подпись «И. Бабель») — рассказ «Старый Шлойме».

В Киеве студент Бабель познакомился со своей будущей женой Евгенией Борисовной Гронфайн. В 1916 г. в Петрограде поступил сразу на четвертый курс юридического факультета Петроградского психоневрологического института. Тогда же познакомился с Горьким, что помогло ему публиковаться в журнале «Летопись». Вышли его рассказы «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна» и «Мама, Римма и Алла». Рассказы вызвали широкий отклик, в частности, его должны были судить за порнографию (1001-я статья), а также еще по двум статьям — «кощунство и покушение на ниспровержение существующего строя», но тут грянула революция 1917 года.

Публиковался в «Журнале журналов» и «Новой жизни».

В 1917 г. Бабель оказался на румынском фронте в чине рядового, дезертировал и приехал в Петроград, где нашел себе работу переводчиком в иностранном отделе ЧК, а затем в Наркомпросе и в продовольственной экспедиции.

Весной 1920 г., по рекомендации Михаила Кольцова, под именем Кирилла Васильевича Лютова Бабель направлен в 1-ю Конную армию под командованием Буденного в качестве военного корреспондента Юг-РОСТа, где был политработником.