Сначала я просто хотел записать хронику событий последних месяцев – с самого начала, с той поездки в аэрорельсе, когда я впервые встретил Малыша. Получилась у меня не совсем хроника – ну так что с того? Я математик, а не копирайтер; думаю, что тебе было не так просто разбирать мои нелитературные потуги. Но у меня не будет времени рассказать нашу историю профессионалу. Я даже не успел записать всё, что мне хотелось рассказать тебе – например, как мы с Морганом вдвоем впервые путешествовали по нашей Стране (ах, какие это были дни!) Сейчас у меня уже нет на это времени. Иногда я для удобства переходил на повествование от третьего лица. Мне понравилось.

Если ты все-таки прочитаешь мое письмо, то, возможно, оно тебе о чем-то напомнит. О чем-то, что ты так хорошо умел в раннем детстве. Ты до сих пор не бросил читать, и, наверное, дочитаешь и до конца. Правда состоит в том, что мне это не так уж важно. А если у нас все пройдет по плану, то тебе это и необязательно делать, ведь ты и так все узнаешь, только из других источников. Просто я не нашел лучшей идеи, чем заполнить ожидание.

Мне просто понравилось, как дни и чистые листы заполняются словами. Будь моя воля, я бы и жил так до конца дней. Одиночество и тихий несложный труд всегда нравились мне гораздо больше, чем такое вот неприятное, прошу прощения, подвижничество, в которое меня втравила любимая женщина. Мерцающая в окне линия морского горизонта, на мой вкус, зрелище куда более захватывающее, чем те бои быков или шоу трансвеститов, которые с удивительным однообразием демонстрируются в странном театре под названием «Лабиринт». Фасолевые консервы и спальник у стены – не такая уж высокая плата за право не быть актером в этом спектакле.

Кстати, а почему мне не пришло в голову просто признаться Маше в любви?

Почему я вообще не нашел ничего лучшего, кроме как влюбиться в нее? Ведь можно было как-то обойтись! Зачем вообще нам встретилась эта цыганка с мерцающими зелеными глазами, эта хозяйка горы, всегда оставляющая хвост в руках преследователей, эта belle, в которую мы все трое не нашли ничего лучшего, кроме как влюбиться без памяти?

Ну ладно – Рыжий. Он – человек без сердца. Он – животное, и жестокость для него – норма. Как он там сказал этому юнцу? «Мороз всегда побеждает цветы»?

Но Морган! Вот чего я не ожидал: торопливого равнодушного взгляда, которым он мазнул меня на прощание. Морган, который говорил, что быть свободным – это значит иметь возможность умереть за то, во что ты веришь!

Морган не спросил меня, почему я так уверен в своих силах. Он не заставил меня десять раз повторить план, придираясь к деталям. Он вообще не спросил о деталях. Почему я так уверен, что справлюсь? Уж Вуул-то при виде открытых гейтов точно не потеряет самообладания. И наверняка он придумал, как сохранить боеспособность своих псов. Ведь он же этого ожидает!

И вообще – из чего следует, что «выпейменя» сработает именно так? Именно как повсеместное раскрытие гейтов?

Но это неважно. Малыш будет спасен. И эти двое, охотник и оборотень, уцелеют и вернутся во Фриланд. Даже если не сразу — ведь возможен такой неудачный расклад, что у них не получится вернуться сразу. Все равно они найдут способ, они придумают, как вернуться. В этом я не сомневаюсь.

Я только сейчас понял: я совсем не ожидал, что он так безропотно уйдет. Но он ушел. Он же видел, на что способен Вуул. Он же видел Яму! Всё, что там происходит – просто. И всё это вполне можно воссоздать в Лабиринте.

Неужели Морган думал, что я всё это выдержу?

Рыжий уверен, что потеря человеческого облика – это вовсе не так уж страшно. И даже поправимо. Неужели и Морган тоже так думает?

Ну, может быть. Ведь он был на войне и знает, как это происходит.

«Не трясись, всё получится»? Что может быть глупее!

Морган ушел и не оглянулся. Он прав, конечно: ведь в лапах Вуула Малыш. Это куда страшнее... всего.

Да и потом: сейчас ведь в Лабиринте вообще принято так себя вести. Сейчас совершить предательство – это все равно что потерять невинность. Сначала немножко больно и неприятно, но надо потерпеть и пережить. И, скорее всего, всё будет хорошо.

Я считаю дни. Срок приближается гораздо быстрее, чем мне хотелось бы. Вряд ли я могу ошибиться: на маяках Фриланда на пульте управления лампой всегда есть очень точные часы и календарь. Я поставил таймер на вечер того дня, который предшествует празднику. Потому что перед уходом я хочу последний раз переночевать в нашем Доме.

Он тут совсем недалеко, я всегда чувствую как будто его теплое сонное дыхание у щеки. Аои-тян сейчас там одна, если только проводники не используют сад как точку выхода в Лабиринт.

По крайней мере одно лекарство от любви мне точно известно.

Каждый лабиринтец его знает.

Уже много дней с моря дуют свирепые снежные ветра, и маяк оброс длиннющими сосульками, как устрашающей косматой бородой. Утром я хожу гулять по скользкому замерзшему морю, и солнце тускло, как в Исландии, светит над горизонтом, мигает красным глазом, ныряет в туманной морозной дымке. Нос замерзает, ноги коченеют, я поворачиваю назад,