Надпись «Мечты о реванше» на челюсти собаки, изображающей Германию, относится, вероятно, к профашистским и шовинистическим организациям вроде влиятельного «Стального шлема» (Stahlhelm), упоминаемого чуть выше. На это указывает и каска с пикой на голове собаки.

План Дауэса, по имени госсекретаря США, в 1924–1929 регулировал развитие германской экономики и обеспечивал источники репарационных платежей; привел к заметному улучшению экономического положения Германии. В советской прессе был обличаем как орудие эксплуатации германских рабочих.

Штреземан, Густав — германский министр иностранных дел в 1923–1929, лауреат Нобелевской премии мира. Боролся за возрождение Германии, повышение ее роли в международных делах и освобождение от опеки Антанты. Советская пресса признавала, что Штреземан «не принадлежит к числу твердолобых буржуазных министров», что «это классовый враг, но всегда готовый пойти на компромисс, дележку…» Впрочем, о нем же писали, что он «дробит скулы и крушит ребра в темном польском коридоре»; другие обозреватели, имея в виду ущемленное положение Германии, характеризовали Штреземана как «вечного неудачника» [Н. Корнев, Д-р Штреземан, Ог 11.03.28; ТД 01.1927: 5; М. Девидов, Гаагское торжище, Ог 25.08.29].

Пуанкаре, Раймонд — бывший президент, премьер-министр Франции в 1926–1929. В советской прессе оценивался как трезвый, деловитый государственный деятель, проникнутый «протестантским, квакерским духом», «первый чиновник Франции… сухой, жесткий бюрократ с твердой административной рукой… французский Победоносцев», как ярый враг социализма и коммунизма, сторонник антигерманской линии [А. Луначарский, Пуанкаре, Ог 22.01.28; Кольцов, Листок из календаря, Избр. произведения, т. 2].

24//4

…Иностранцы с любопытством смотрели на красную ручку с пером № 86, которая была прислонена к углу комнаты. — Перо № 86 было в ходу с дореволюционных времен: упоминается, среди прочего, в воспоминаниях С. Я. Маршака: «Перышки… крупные, желтые, с четко выдавленным номером «86»» [В начале жизни, 570] и в рассказе А. И. Куприна «Царский писарь». Употреблялось вплоть до 40-х гг., когда перьевую ручку вытеснила автоматическая (составитель комментариев писал 86-м в начальной школе). Последняя ассоциировалась с буржуазным Западом, как свидетельствует А. Гладков: «Предметом гордости была автоматическая ручка. В спектаклях из западного быта авторучка, как и сигара, была опознавательным знаком мультимиллионеров. Широкие зрительские массы были убеждены, что авторучки существуют только затем, чтобы подписывать чеки» [Поздние вечера, 31–32]. И в самом деле, в романе-сериале 25-ти писателей «Большие пожары» [Ог 1927] американская самопишущая ручка является предметом гордости репортера Берлоги, а ее кража — крупной неприятностью в жизни этого героя. Такое же отношение к ней лежит в основе «Летнего рассказа» Л. Никулина [Ог 02.08.30]. Авторучку привозили друзьям в подарок из-за границы [Н. Ашукин, Записная книжка, НЛО 05.1998: 244]. Как видим, для журналистов в ДС профессиональным орудием служит не новейшая ручка, а традиционная, обращенная «лицом к трудящимся». В ДС 30 Бендер каламбурно назовет упавшую на него гигантскую ручку «самопадающей».

Громадная красная ручка — избитая гипербола в духе массовой культуры 20-х гг. Увеличенные предметы (вилки, ложки, телефонные аппараты, галоши, гайки, ножницы, ручки и проч.) в качестве знаков профессии и отраслей производства, а также опредмеченные тропы и пословицы широко применялись в политизированном быте эпохи: в праздничных шествиях и карнавалах, в юбилейных подарках и т. п. [см. ДС 13//3; ЗТ 18//19]. Рабочими Сталинграда была преподнесена XV съезду РКП(б) железная метла, предназначенная для оппозиций [фото в КП 52.1927]. Традиция эта восходит к древней народной культуре — например, у Аристофана фигурируют громадная ступка, в которой демон раздора собирается растолочь греческие города [Мир, 230 сл.], и огромные весы, на которых взвешивают стихи соперничающих драматургов [Лягушки, 1370 сл.]. До сих пор в США гигантский чек выставляется как знак получения крупной суммы денег при церемониях вручения выигрыша, приза и т. п.

В романе О. Савича «Воображаемый собеседник» (1928) начальник учреждения преподносит своему заместителю в день рождения огромный красный карандаш — «обратите внимание, товарищи, отечественного производства» [гл. 3]. В ЗТ 28 соавторы высмеивают обычай дарить подобные овеществленные тропы к торжествам и годовщинам:

«Обычно дарили или очень маленькую, величиною с кошку, модель паровоза, или, напротив того, зубило, превосходящее размером телеграфный столб. Такое мучительное превращение маленьких предметов в большие и наоборот отнимало много времени и денег. Никчемные паровозики пылились на канцелярских шкафах, а титаническое зубило, перевезенное на двух фургонах, бессмысленно и дико ржавело во дворе юбилейного учреждения»,

— что отражено и в рисунке на обложке юмористического журнала, где работники разных производств несут к столу президиума громадные перо и скрепку и маленькие автомобиль и трактор. Подпись под рисунком: «На конференции. — Все это прекрасно, друзья, но страна предпочла бы иметь все эти полезные вещи в натуральную величину» [Чу 05.1929].

Приметой времени является присутствие в редакции «Гудка» «товарища Арно» и других паломников с Запада: «Когда вспоминаешь конец 20-х и начало 30-х годов в Москве, всегда возникают фигуры дружественных иностранцев. Немцы — больше всего было немцев! — венгры, чехи, американские негры и другие…» [Гладков, Поздние вечера, 284–286].

24//5

— А когда вам поручили чубаровское дело, вы что писали? — Чубаровское дело — уголовное дело, слушалось в Ленинградском губсуде в декабре 1926. 22 человека в возрасте 17-25-ти лет — в их числе комсомольцы и кандидат в партию — обвинялись в изнасиловании осенью того же года девушки-рабфаковки. Местом преступления был сад завода «Кооператор» в Чубаровском, ныне Транспортном переулке (недалеко от Октябрьского, ныне Московского вокзала), куда негодяи затащили свою жертву силой. Отсюда и название дела, получившего широкую огласку в печати. Один из общественных обвинителей, журналист, говорил на суде: «Чубаровское дело затрагивает огромные социальные вопросы. Оно касается вопросов быта и жизни миллионов трудящихся нашего Союза, касается вопроса о нашей молодежи, о нашей трудовой смене… Величайшее значение настоящего процесса состоит в том, кто поведет за собой нашу молодежь — чубаровцы или советская общественность. Рабочий класс сейчас скажет словами Тараса Бульбы: «Я тебя породил, я тебя и убью»». Суд приговорил семерых обвиняемых к расстрелу, остальных — к срокам заключения от 3 до 10 лет. [Ог 09.01.27; КН 05.1927; КП 02.1927 и др.]

Чубаровское дело получило всесоюзную и международную огласку, отразилось в городском фольклоре, вошло в пословицы: «Не успел отгреметь громкий судебный процесс, как уже повсюду зазвучала песня, в которой осуждались «чубаровцы». Словечко «чубаровец» на долгие годы стало синонимом понятий «грубый насильник», «отпетый хулиган»; некоторые пожилые ленинградцы и поныне при случае употребляют его» [Шефнер, Имя для птицы, 462]. Бороться с «чубаровской бациллой» хулиганства призывали пресса и литература.

Любопытный штрих к этой ныне полузабытой истории. Хотя чубаровское преступление произошло в начале сентября (по крайней мере см. эту датировку в Ог 17.10.26, где и фото сада «Кооператор»), переулок, по-видимому, и