Пятилетнего Владислава Потемкин и Екатерина смогли увидеть во время путешествия на галерах из Киева в Кременчуг в 1787 г. Императрица была довольна крестником, о чем написала в Петербург к Николаю Ивановичу Салтыкову, ответственному за воспитание внуков Екатерины Александра и Константина: «Я здесь забавляюсь с маленьким пятилетним графом Браницким. Мать, насмотрясь, как содержали великих князей, точно наблюдает с своим сыном мои правила, и то столь удачно, что сей мальчик не только прекрасен собой, но при том таков, как только по его летам желать можно: здоров, не упрям и такого свободного обращения, как будто с нами век жил; отнюдь не дик, не боязлив, но умен и весел, так что, кто его увидит, всякий к нему привяжется».

С большой критикой относились к Александре Браницкой придворные вельможи. Безбородко 29 июля 1785 г. писал Семену Романовичу Воронцову в Англию о встрече с племянницей Потемкина на юге России: «Мы застали здесь Браницкую с разными жалобами и претензиями. Излишне мне вам сказывать, сколько ею скучают и сколько желают, чтоб она отправилась обратно. По ее просьбам, и можно сказать основательным, ничего делать не хотели; но я употребил в пользу само желание, чтоб она скорее ехала и тем предуспел в ее пользу». Несмотря на такие высказывания, все были любезны с родственницей могущественного Потемкина.

Александра при любой возможности навещала дядюшку. Во время ее приезда в 1788 г. в Елизаветград она так тяжело заболела, что Потемкин опасался за ее жизнь. 19 мая он написал императрице: «У нас Александра Васильевна отошла было на тот свет, но вдруг и неожиданно Бог помог». В сентябре того же года Александра и ее сестра Екатерина Васильевна Скавронская уже в лагере светлейшего под Очаковым.

В следующий раз Браницкая приехала в военный лагерь накануне штурма Измаила. Даже в эти напряженные дни в ставке не прекращались празднования. Кроме общественных балов, бывавших еженедельно по два или три раза, у светлейшего каждый день собиралось избранное общество в двух маленьких великолепно убранных комнатах. В них «красовался вензель той дамы, в которую князь влюблен»», писал один из участников этих собраний граф Григорий Иванович Чернышев князю Сергею Федоровичу Голицыну — мужу племянницы Потемкина Варвары. Он передает родственнику князя интимные моменты из жизни военного лагеря, называя вместо имен только инициалы: «Впрочем, Бог знает, чем все это кончится, ибо ждут Браницкую, и уже послан офицер встречать ее. Госпожа Л. должна немедленно приехать и везет с собою молоденькую девушку лет 15 или 16, прелестную как амур. Говорят, что это П., но не знаю которая; не П. ли это, жившая при Дворе вместе с М.? Как бы то ни было, князю готовят жертву, которую добыл генерал Львов».

Жизнь Браницкой изменилась только с воцарением Павла I. Она удалилась в свое поместье Белую Церковь, где и прожила почти безвыездно до самой смерти. Обладая громадным состоянием, Браницкая отличалась широкой благотворительностью, что было присуще и ее детям.

Любимая племянница Потемкина оказалась связующим звеном между ним и семьей Воронцовых (их причисляли к противникам князя при дворе Екатерины II). Одна из дочерей Александры Васильевны, Елизавета (1792–1880), вышла замуж за сына Семена Романовича Воронцова, Михаила. Их свадьба состоялась в апреле 1819 г. в Париже, где они находились в это время. Племянники Потемкина и их дети состояли в постоянной семейной переписке. Внук сестры фаворита Марии Александровны Самойловой (урож. Потемкиной), Николай Александрович Самойлов, в 1824 г. сообщал о своей помолвке Владиславу и Елизавете Браницким. Его отец, Александр Николаевич, часто писал Александре Васильевне Браницкой.

После смерти Потемкина между его наследниками возникли разногласия по вопросу о разделе имений в Польше. Браницкие претендовали на них полностью «по правилам и по законам Польским», как писала Александра Васильевна в прошении Екатерине И. Кроме того, она называла еще одну вескую причину: семья Энгельгардтов была наиболее близка к Потемкину и любима им. А.Н. Самойлов, представитель другой ветви, просил императрицу разделить все поровну между детьми сестер князя. В одном из своих писем П.В. Завадовскому граф А.А. Безбородко с иронией охарактеризовал поведение наследников: «Они уже изрядный опыт своего серебролюбия оказали, когда при приуготовлениях к погребению жаловались Браницкая и Энгельгардт, что много издержано понапрасну».

По распоряжению Екатерины II, которое последовало в 1794 г., имения в Белоруссии и Польше (оставшиеся за разделом российских) должны были быть поделены на три части по смерти сестер Потемкина их детям. Родовое имение — село Чижево, где родился Потемкин и его сестры, — перешло в XIX в. к внуку Александры Васильевны Браницкой Владиславу. В 1856 г. он решил исполнить давнюю волю своей бабушки и освободить крестьян от «прав помещичьих», представив «право и неограниченную власть» в ведении этого дела своей родственнице Елизавете Ксаверьевне Воронцовой. В 1858 г. жители Чижево были освобождены с обязательством выплачивать ежегодно на нужды храма в селе 143 рубля серебром.

Название еще одного имения Потемкина тесно связано с именем Михаила Семеновича Воронцова. В 1824 г. он приобрел местечко Алупка на берегу Черного моря, принадлежавшее в конце XVIII в. Потемкину, им же был основан великолепный Алупкинский парк, поражающий своей архитектурой и до сих пор.

Много сил приложила Александра Васильевна Браницкая, чтобы увековечить память своего дяди. После смерти Потемкина Екатерина II распорядилась воздвигнуть ему монумент в Херсоне, но не успела. В 1801 г. граф А.Н. Самойлов и Энгельгардты обратились уже к Александру I с просьбой разрешить им поставить монумент Потемкину в Херсоне и выстроить там же дом призрения для черноморских служителей. По приказанию императора было назначено место в городе и даже представлены планы, но, вероятно, из-за несогласованности наследников дело застопорилось. В 1823 г. этот вопрос возник вновь. Речь шла о денежных взносах на строительство монумента и дома призрения. Из документов выясняется, что деньги внесли только А.В. Браницкая (500 000 р.), ее сестра Т.Б. Юсупова (100 000 р.) и А.Н. Самойлов (50 000 р.), остальные же задерживали взносы, и строительство не было начато.

Кроме этой неудачной попытки А.В. Браницкая самостоятельно решила построить каменный домик рядом с сооруженным ею памятником на месте, где скончался Потемкин по дороге из Ясс в Херсон. На монументе была надпись: «На сем месте преставился 5 октября 1791 г. князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический. Памятник сей поставлен графиней Александрой Васильевной Браницкой, бывшею с ним при его кончине, из усердия и любви к дяде и благодетелю». В 1834 г. с поручением заняться устройством домика для смотрителя Браницкая обратилась к своему зятю Михаилу Семеновичу Воронцову. На место смотрителя она просила выбрать «из отставных унтер-офицеров или рядовых, служивших в Черноморском флоте».

О преданности Браницкой памяти Г.А. Потемкина рассказывает в своих «Записках» Прасковья Николаевна Львова, посетившая в 1812 г. имения Браницких. «Бюст Державина соседствовал с бюстом Г.А. Потемкина в саду графини Браницкой», — вспоминает Львова.

Все племянницы, как их называли при дворе — «барышни-смолянки», с помощью своего знаменитого дядюшки вошли в семьи родовитых русских фамилий. Воронцовы, Юсуповы, Браницкие, Самойловы и, наконец, Голицыны стали родственниками Г.А. Потемкина. Одна из дочерей Марфы Васильевны Энгельгардт (урожд. Потемкиной), Варвара (1757–1815), вышла замуж за Сергея Федоровича Голицына (1749–1810).