litbaza книги онлайнИсторическая прозаХарикл. Арахнея - Вильгельм Адольф Беккер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 111 112 113 114 115 116 117 118 119 ... 143
Перейти на страницу:
материала, но как много его было и в той области, которую он до сих пор не признавал и избегал — в области идей и чувств. Точно по мановению волшебного жезла открылся тут перед ним обширный мир идей и идеальных представлений. Он всегда стремился выразить в своих произведениях всю силу своего творчества, хотел достичь великого, даже сверхчеловеческого. Это стремление заставило его в его группе «Борющиеся Менады» переступить границы дозволенного, пренебречь всякими законами эстетики. Но если бы теперь какая-нибудь божественная сила вернула ему возможность творить, он бы иначе этим воспользовался. О, если б ему впоследствии дано было изобразить Феба-Аполлона, побеждающего чудовище мрака и невежества. Он много думал об Арахнее и о Деметре, но теперь он не хотел изображать эту богиню мирно и добродетельно благословляющей всё живущее: она являлась ему в образе матери, у которой только что похитили Прозерпину. Природа и наблюдение были теперь недоступны слепому художнику. Действительность была для него как бы закрыта, но зато ум его нашёл путь в мире идей и идеалов. И какой это был богатый мир! Он, который ещё недавно считал, что всё то, что нельзя осязать руками, не годится для искусства, открыл в нём сотни сюжетов для своих произведений. Трудность выполнения этих сюжетов его нисколько не пугала. Напротив! При этом он чувствовал свои силы и знания. Его тихая спокойная жизнь научила его ещё тому, что можно проводить приятные и счастливые часы в одиночестве; прежде ему казалось, что пиры и праздники и многочисленное общество друзей необходимы для его жизни, как воздух для дыхания. Ещё в начале его пребывания многое ему не нравилось в пустыне, многое раздражало его, главным образом вечно недовольный голос его раба Патрона, которому надоела однообразная жизнь и который считал для себя, учёного писца, унизительным готовить своими искусными руками грубую пищу для его господина. Но и это скоро прекратилось.

В один прекрасный день Патрон исчез, захватив с собой кошелёк и серебряный кубок Гермона. Этот мошеннический поступок слуги, к которому слепой почти по-братски относился, опечалил Гермона, но затем он почувствовал большое облегчение от того, что избавился от присутствия этого угрюмого человека. Весёлый и услужливый мальчик из семьи, живущей подле него, охотно прислуживал ему и служил проводником, а мать его готовила художнику, очень скоро привыкшему к их простой и скудной пище. Хотя у него сохранилось ещё несколько золотых монет, на которые он легко мог приобрести в ближайшем портовом городе мясо, дичь и вино, но он помнил совет старой Табус, да и дочь шейха, которая ему мазала глаза снадобьем старой ворожеи и плела ему из листьев зонтики для защиты глаз от солнца, точно так же советовала ему избегать всякой горячительной пищи.

Однажды во время перевязки Гермону показалось, что слабый луч света как бы слегка осветил так давно окружающую его мрачную ночь. Как забилось его сердце уже от этого одного проблеска света! В один миг вновь расцвела надежда в его душе, и, подобно бабочке, возвращающейся к распустившемуся цветку, вернулась к нему его весёлость. Радостные мечты рисовали ему образ его возлюбленной, а его самого — в мастерской за работой над новыми произведениями. Он всегда был большим другом детей; маленькие амалекитяне это уже давно поняли и теперь радостно окружали слепого чужестранца, который возился с ними и умел, несмотря на завязанные глаза и зелёный зонтик, так искусно, как им казалось, вырезать из тростника разные дудки и другие игрушки. Уверенность в том, что зрение вернётся к нему, всё сильнее и сильнее росла в нём и поддерживалась уверениями амалекитянки, что близко то время, когда он вновь будет видеть. Только бы ему видеть, вновь наслаждаться тем, что ему будут показывать его глаза. Да, он теперь знал, что красота имела такие же права, как истина и правда; изображая красоту, можно было оставаться верным правде. Пусть только его глаза откроются, и он своими произведениями докажет своё поклонение истинной красоте. И надежда всё росла и принимала всё более реальные формы; луч света становился всё сильнее, а в один прекрасный день он увидел как бы выступающий из тумана колючий ствол акации возле своей палатки. Самый восторженный любитель природы не мог бы найти это дерево красивым, но Гермону оно показалось прекраснее всего на свете: это ведь был первый предмет, который он наконец увидел.

Он тотчас же послал в соседний город положить как жертву на алтарь врачующей Изиды одно из своих драгоценных колец. Как горячо стал он молить Аполлона, бога света, и Афродиту, богиню красоты, о возвращении ему зрения! Спустя неделю при новой перевязке увидал он тёмно-зелёные волны Красного моря, очертания пальм, палатку, амалекитянку и мальчугана, прислуживающего ему. Всё это он видел. Восторженную благодарность воздал он милостивым богам, в существовании которых он, вопреки своему учителю Стратону, теперь больше не сомневался. Какие планы, какие темы для работы зарождались в его мозгу! И то, что он хотел творить, не должно было изображать исключительно реальность и действительность. Нет, он хотел теперь воплощать самые высокие идеи, самые отвлечённые идеалы. Он знал теперь, что ему не нужно для этого натуры, что ему не надо было рабски её копировать, и всё-таки, несмотря на это, он мог придерживаться правды. Каждый мускул, каждый палец, малейший локон волос должны были соответствовать натуре, но вместе с тем его творения должны быть проникнуты и как бы одухотворены идеей. Его произведения должны были быть отражением идеи и его индивидуальности, верны правде без всякой условности, но должны строго подчиняться правилам пропорций. Этот новый взгляд на искусство явился плодом его долгих одиноких размышлений об искусстве и художественных произведениях.

С тех пор как он вновь уверовал в богов, он чувствовал, что музы избрали его своим жрецом и что он должен им служить, он должен своими произведениями не только удовлетворять зрение, но и возвышать сердце и ум зрителя, показывая ему в них всё то, что возвышает его собственную душу: правду, красоту, величие и вечность. Во всей природе чувствовалось присутствие этих четырёх сил, и изображать их будет теперь его художественной задачей. В вечной неутомимой творческой силе, которая постоянно обновляет природу, придавая ей неиссякаемую прелесть, чувствовал он божественную силу. И ему казалось странным, почти невозможным то, что он мог так долго не верить в богов. Пока он отрицал душевную жизнь, он не признавал никакой силы над собой, а теперь каким слабым и ничтожным ощущал он себя перед этой силой. Но

1 ... 111 112 113 114 115 116 117 118 119 ... 143
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?