местности, через бесконечные песчаные равнины, в сторону зелёного простора джунглей. Несмотря на то, что гроза прекращается, когда мы оказываемся под навесом пальм и других тропических растений, воздух остаётся влажным, не давая моим волосам и платью высохнуть.

Минуты растягиваются в часы, а мы всё проезжаем мимо экзотических существ, которые не успевают спрятаться. Я бы не назвала эту поездку расслабляющей — вовсе нет — но она даёт мне время проанализировать ту новую информацию, что я узнала.

Моя голова так занята этими размышлениями, что когда мы проезжаем мимо дома, сделанного из стеблей бамбука, я почти пропускаю его. Но затем мы проезжаем мимо ещё одного такого же дома, и ещё. В отличие от Сельвати, эти здания огромные и сверкающие, с оконными стеклами, соломенными крышами и участками возделанной земли.

— Это всё ещё Сельвати?

— Нет. Тарескогли. Западный аналог Тарелексо.

— Никогда о нём не слышала.

— Потому что это новое поселение, которого ещё нет на наших картах. По правде говоря, это даже не официальное название, но люди называют его Тарескогли, потому что оно стоит на холмах.

— Страна холмов. Здесь красиво.

— Если ты устанешь от Тарелексо, ты можешь переехать сюда.

Попав мне в уши, слова Данте доходят до самого моего сердца и задевают эго. Я могла бы ожидать подобный комментарий от Марко или Таво, но я не ожидала, что Данте предложит мне держаться таких мест, где живут люди, похожие на меня: с закругленными ушами и не обладающие магией.

ГЛАВА 69

Пророчество Бронвен звенит в моей голове, напоминая мне о том, что единственное место, где я в итоге останусь это королевский остров.

— А, может быть, я предпочту поместье в Тареспагии.

Это не так. Я просто хочу посмотреть на реакцию Данте.

Он испускает медленный и глубокий вздох.

— Никто не продаст тебе землю в Тареспагии. Это нелегально. Не говоря уже о том, что дорого.

— Когда ты станешь королём, ты можешь это легализовать.

— Тогда я заполучу революцию. Ты действительно желаешь, чтобы моё правление началось именно с этого?

— Конечно же, я не желаю тебе восстаний, но в Люсе столько всего нужно поменять. Людям нужны более хорошие условия для жизни, и полукровкам следует дать право пользоваться магией так же часто, как это делают чистокровные фейри.

— Я согласен.

— И надо прекратить охоту на змеев.

За моим предложением следует молчание.

Я разворачиваюсь в седле.

— Ты меня услышал?

— Я услышал тебя, но пока они будут нападать на нас…

— Если мы перестанем нападать на них, они перестанут нападать на нас.

— Мы не жители Шаббе.

— И я не жительница Шаббе.

— Ты можешь разговаривать со змеями, Фэллон. Ради святого Котла, перестань это отрицать!

Тон его голоса заставляет меня сжать зубы.

— Объясняю в последний раз, я не умею разговаривать со змеями, но я чувствую с ними связь так же, как я чувствую связь с большинством животных.

«Потому что ты ворон, Фэллон. Животные чувствуют нашу сущность через нашу кровь».

Мои веки взмывают вверх, когда я вспоминаю реакцию Минимуса на мою рану. И ведь Морргот тоже…

Я никак не могу привыкнуть к его имени. Лоркан. Лоркан. Лоркан. Я стараюсь вбить в голову это слово, чтобы вытеснить из неё другое.

Лоркан наконец-то решил для меня эту загадку. То, что я не смогла это понять, когда он рассказал мне о моём отце — выше моего понимания. Может быть, я не смогла этого сделать, потому что тогда я ещё не приняла свои корни?

Не то, чтобы я приняла их сейчас.

— Откуда ты знаешь, что ты не из Шаббе? — раздаётся хриплый голос Данте рядом с моим виском. — Ты познакомилась со своим отцом? Это ещё один твой секрет?

Я раздражаюсь, но напоминаю себе, что Данте всё ещё находится под воздействием шока.

— Я знаю, что я не из Шаббе, потому что Лоркан…

— Твой отец.

Кольцо из рук Данте, которыми он меня обхватывает, ослабевает, так как он без сомнения испытывает отвращение.

— Поэтому он так о тебе заботится.

— Что? Нет. Я дочь ворона, но не… — я киваю на небо, — его дочь. Лоркан заботится обо мне, потому что я единственная, кто может его освободить.

— Единственная? — говорит Таво, как вдруг его лицо искажает такая боль, словно Лоркан вонзил свои железные когти в какую-то мягкую часть его тела. — Я не планировал её убивать, долбаный ты псих.

Габриэль тоже смотрит на меня, но ему хватает ума, или хороших манер, промолчать.

— Ворон… — бормочет Данте, и его взгляд становится отрешенным.

Поскольку его руки всё ещё едва касаются меня, я говорю:

— Это не заразно.

Он смотрит на моё лицо, в его глазах заметна какая-то тяжесть и настороженность. Рано или поздно он прозреет, но в данный момент это меня задевает.

— Это всё ещё я.

Тишина становится такой плотной и липкой, что и влажный воздух вокруг. Ох. Мне не следовало ему рассказывать.

«Никогда не стыдись того, кто ты есть, Фэллон».

«Я не стыжусь», — рычу я. «И убирайся из моей головы. Тебе тут не рады!»

Когда расстояние между домами начинает уменьшаться, Данте спрашивает:

— Как тебе удавалось скрывать способности к перевоплощению так долго?

Его вопрос звучит как обвинение.

— Я их и не скрывала. Я не умею перевоплощаться; точно также как и не умею контролировать фейскую магию.

— Почему?

Я слизываю с губ морскую соль и разочарование от своего бессилия.

— Мою магию заблокировали ещё в утробе.

— Чтобы ты не превратилась в обсидиан… — говорит он почти поражённый, но затем все следы удивления исчезают из его голоса. — Воронов здесь больше не было, когда ты родилась, тогда, кто её заблокировал?

Данте и так уже сильно мне не доверяет, поэтому я решаю не рассказывать ему о вмешательстве ведьмы из Шаббе.

— Как я уже сказала, её заблокировали до моего рождения и до того, как все они были прокляты.

— Это похоже на магию жителей Шаббе, — Габриэль смотрит в небо. — Тогда магическая защита была слабой. Кто-то из них мог пробраться сквозь неё.

— Чтобы заблокировать мою магию? Как по мне, это лишняя трата времени и усилий, — я фыркаю, и к моей груди начинает подступать беспокойство.

— Если, конечно, ты не ключ к тому, чтобы те твари могли вернуться на свою землю.

Таво чешет затылок, словно тот ещё болит после его падения.

— Если бы ты не вмешалась, эти убийцы-фейри отсутствовали бы все следующие пятьсот лет.

— Если бы я не вмешалась, Марко убил бы Данте, чтобы сохранить трон, как он убил своего собственного отца!