Для следующих поколений это стало приключением, опасным для жизни.

Был в Москве на Калининском проспекте известный всей Москве магазин «Хлеб». В витринах этого магазина обычно вывешивали разные фото из хроники текущих событий.

Люди шли за хлебом, а у витрин обязательно останавливались, рассматривали. Фото делались большими мастерами. Да и посмотреть было на что.

Помню репортаж, освещавший визит Горбачева в какую-то западную страну. Ковровые дорожки, почетный караул. Всюду фото Раисы Максимовны.

— Сколько ж у нее шуб! — презрительно говорят люди у витрины. Лица их, измученные, угрюмые, серые, выражают все, что угодно, только не любовь.

— Как не стыдно, народ до такого довести, а сами щеголяют, радуются, — поддерживает кто-то.

…Не ко времени была эта элегантность, право слово. Совсем не ко времени.

Мне столько раз с недоумением задавали за границей вопрос о том, почему наш народ так не любит Горбачева.

— Ведь он дал вам свободу! — поучающе замечают при этом собеседники.

Ну, насчет того, что он дал, можно сильно поспорить. И — дал ли?

— А вот скажите, если бы вам ребенка нечем было кормить — в мирное время, при том, что вы работаете не покладая рук? Вам бы это понравилось? Вы бы полюбили такого правителя?

И еще: как вы назовете главу страны, который действует так, что народу живется все хуже и хуже, а заграница его одобряет все горячее и горячее?

Разве не ясен ответ?

…Вспомнилось, как читала я в январе 1985 года все в том же югославском журнале «SVJET» репортаж о визите Горбачева с женой в Англию 15–21 декабря 1984-го. Тогда он был секретарем ЦК КПСС и посещал страну в рамках межпарламентских обменов. Маргарет Тэтчер, по слухам, была им очарована. Но в журнале, который я читала, речь шла о другом. Там воспроизводилась информация западной прессы о том, как во время приема, устроенного королевой, Раиса Максимовна похвалила ее ожерелье и спросила, где оно сделано. (Ну — извечный наш вопрос: где и почем брала?)

Королева назвала имя придворного ювелира, к которому на следующий день и отправилась супруга будущего Генерального Секретаря КПСС, чтобы заказать себе такое же. Расплачивалась она чеками Америкэн Экспресс. (Ожерелье стоило серьезных денег.)

Что это была за информация? Очередная клевета на наш радостный строй и его руководителей?

А если нет?

Нам внушали, что коммунисты честны, принципиальны, бескорыстны. Стяжательство — позор для коммуниста. Какие чеки Америкэн Экспресс? Откуда? Нет, понятно, что у них свои распределители и бо́льшие возможности, чем у нас. Но по тем моральным установкам чеки иностранных банков не полагались.

Так что же это было?

Мы всей семьей отдыхаем в военном санатории на Рижском взморье. В ночь на 15-е августа разражается невероятной силы гроза. Дом наш, основательный, каменный, ходит ходуном. Молнии во все небо. Страшно. Раскаты грома оглушают. Мы собираемся вместе, жмемся друг к другу…

— Такая гроза неспроста, что-то случится ужасное, — говорю я.

Дожди льет и льет…

Утром идем в столовую, там крыша прохудилась во время ливня, все залило водой.

Чуть позже местное радио передает:

— На шоссе Слока погиб в автокатастрофе Виктор Цой.

Мы не верим. Не может быть!

Ему только двадцать восемь!

После его гибели выходит его последний диск — «Черный»…

«Следи за собой, будь осторожен…»

И до сих пор ощущение: не может быть!

С конца восьмидесятых я перешла из своего института на работу в специальную музыкальную школу имени Гнесиных. Я думала, что буду нужна одаренным детям больше, чем студентам из Лаоса, приехавшим учиться в высшее учебное заведение без элементарных, школьных знаний физики, химии. Не знаю, как и чему они научились, да и зачем им это было. Но мои знания и творческие порывы им явно не требовались.

А тут одаренные дети. И мне обещают свободу составления программы в старших классах, говорят о том, как я нужна талантливым умным ребятам… А я так соскучилась по живой работе!

Решилась.

Гнесинка располагалась в старинном особняке неподалеку от Кремля. Идти пешком от моего дома до работы — 20 минут. Для Москвы — неслыханное преимущество.

И дети… Да! Они действительно сильно отличались от ребят из обычных школ. Музыка творит чудеса, развивает. К тому же все они (в большинстве своем) были из семей людей талантливых и образованных. Семейная атмосфера решает почти все. И нагрузка у этих детей была запредельной. Их основным занятием была музыка. Занятия специальностью, общим фортепьяно (на каком бы инструменте ученик ни играл, он был обязан освоить игру на фортепьяно), сольфеджио, ритмика (в начальных классах), история музыки, гармония… Ко всему этому — участие в концертах (вполне взрослых и ответственных), конкурсах… Только всего перечисленного хватило бы, чтобы ребенок был загружен до невозможности. Но на то и общеобразовательная средняя школа, чтобы помимо этих специальных предметов дети в полном объеме осваивали обычные школьные дисциплины.

Возможно ли это?

Только для человека, обладающего особой энергией сверхчеловека.

А аттестат зрелости получать надо. Как иначе поступать в ту же консерваторию? Но в консерваторию не поступишь, если свой специальный экзамен сыграешь меньше, чем на пять.

Неразрешимое противоречие.

Педагоги по специальности в школе подобрались выдающиеся. И они требовали (ради достижения результатов) плюнуть на все и заниматься только специальностью.

Недавно моя бывшая ученица-скрипачка, заехавшая ко мне в гости, рассказала, как ее педагог по специальности кричала ей: «Если пойдешь на гармонию, ко мне можешь больше не приходить, ищи другого педагога!» И эта же ученица, оказавшись за границей (поступила там в консерваторию), поняла, что в специальности она — одна из лучших (спасибо педагогу), но в остальном — совершенно не образована. Ей пришлось нанять репетиторов по истории искусства, музыки, чтобы мочь на равных общаться со сверстниками.

Что требовалось этим необыкновенным ученикам? Попросту: учителя-предметники, которые владели своим предметом досконально, могли изложить тему коротко, ясно, увлекательно. И не задавать домашних заданий. Все — на уроке! Тем более эти дети обладали феноменальной памятью: они запоминали сказанное учителем слово в слово. Если учителю было что сказать.

Как интересно было отдавать свои знания этим ребятам! Они — понимали, они делали выводы, они видели нюансы! Это меня поразило, когда я начала заниматься с выпускным классом — 17–18-летними, сложившимися музыкантами, в которых видела достойных собеседников.