Были и серьезные проблемы. Дети, привыкшие заниматься с основным педагогом один на один, прекрасно понимали объяснения, когда в классе было 2–3 человека. Умели сконцентрироваться, понять. Но они совершенно не могли находиться в классе, где собиралось человек тридцать. Они отключались, общались друг с другом… И вот тут от учителя требовалось много сил и умения диктовать свои условия.

Что еще? Дети были страшно невротизированы. Мало кто без ущерба для нервов выдержал бы серьезную конкуренцию, постоянное сравнение с более успешными, упреки, если на зачете или экзамене получил не пять, а пять с минусом. Дети панически боялись четверок! О тройках я уже не говорю. И, что меня поразило, они не стеснялись доносить друг на друга. (Они не понимали, что доносят.) Подходили и вываливали такое… И сейчас вспомнить страшно… Я постепенно стала у них спрашивать, как они собираются жить в «большой жизни»? Ведь то, что они хорошие музыканты, не делает их хорошими людьми. Надо соблюдать какие-то правила поведения, учитывать, что другим людям тоже и так же бывает больно…

— Ничего, — отвечали мне часто. — Я так хорошо играю, что все меня будут уважать и любить за это. Остальное — ерунда.

Но я все-таки продолжала говорить о том, что такое хорошо и плохо. Кто-то понял.

Некоторые дети в школе были совершенно несчастными существами: их били, оскорбляли и унижали родители ради того, чтобы добиться блестящих результатов в музыке.

Вот этого я никогда не пойму! Хотя — история стара, как мир, и — знаю — мне припомнят Моцарта и его строгого отца… И скажут, что главное — результат… Для меня — нет. Жестокость растлевает. И палача и жертву.

Не буду здесь говорить о деталях. Материала — на целую книгу воспоминаний. Но уж очень страшно и больно было бы писать эту книгу.

…Мать-музыкант занимается с сыном специальностью и кричит, когда у него не получается:

— Сволочь, урод, мразь, скотина!!!

Сын отвечает:

— Чтоб ты сдохла!

Занятия продолжаются…

Я этому свидетель. Видеть это невозможно. Чувствуешь себя соучастником. А вмешаться — чего только не выслушаешь в ответ…

…А потом льется божественная музыка… Я порой переставала ей верить. Закрывалась от звуков наглухо.

И еще — проблема: понимание полной собственной ненужности в этой школе. Да-да! Вот я такой профессионал, со всеми своими знаниями и желаниями научить — тут никому не нужна! Мне так и говорят педагоги по специальности: Здесь учат музыке! Оставьте детей в покое!

Директор говорит: «Останьтесь! Вы нужны детям!»

Я остаюсь.

Я люблю этих детей. Им трудно. Они сильные. Они знают цену труду.

Наверное, я что-то смогу им дать тоже.

Будущее покажет.

Вот и наступило мое время Х: все трое детей учатся в школе. Вспоминаю свое детство: старшие вообще практически не касались к моим школьным делам. Я, конечно, могла спросить, как решить задачку. Женечка направляла ход моих мыслей в нужное русло. И это все.

К концу восьмидесятых ситуация в школе резко поменялась. Во-первых, еще с семидесятых стал действовать закон о всеобщем среднем образовании. Это означало, что любого, даже совершенно не способного к учению человека (бывают же и такие, они от этого ничуть не хуже других и вполне могут найти себе дело по душе и радоваться жизни), так вот: любого самого неспособного надо было держать в школе до получения аттестата зрелости. При этом школьные программы усложнялись совершенно неоправданно. Методисты и чиновники изображали видимость кипучей деятельности, не осознавая, что детство — уникальное время человеческой жизни, которое человек должен прожить не только за учебником и не только в плену домашних заданий.

Задания же теперь были такие, что времени на жизнь не оставалось не только у детей, но и у родителей.

Вот мы с детьми вечерами сидим и трудимся.

Помогаю по всем предметам, кроме английского. Тут к ним приходит совершенно замечательная и опытнейшая Фаина Семеновна.

И вообще — без репетиторов теперь не обойтись.

Деньги тем временем стремительно теряют покупательную способность. Открылись кооперативные магазины, там есть одежда, вполне пристойная, еда — вкусная, но стоит все… Мало кому доступно.

У меня, помимо основной работы, два серьезных дополнительных источника доходов. Кооператив «Готовим в вуз» и частные уроки. Учеников много. У меня легкая рука: все после меня поступают. Поэтому много и рекомендаций. Это трудная работа, она отнимает все оставшееся время. Мое личное время теперь — время сна. Как-то я при этом ухитряюсь читать. И вообще — жить. Но деньги пока есть. Пока я спокойна: семья не останется без еды.

Муж получает зарплату, которая не увеличивается. И подработать не может — он на военной службе. Но это и не надо: нам хватает. И даже очень. А плохие времена скоро кончатся, скоро ему опять будут платить хорошую зарплату. Надо только перетерпеть. И как же хорошо, что он не разрешил мне с работы уволиться!

Однако мужу неприятно, что я зарабатываю, а он пока нет. Он говорит:

— В армии распродается сейчас все. Списывают машины, грузовики в массовом порядке. А списанное продают — за бешеные деньги. Можно обогатиться немыслимо.

Я умоляю его не обогащаться и не мечтать о таком обогащении. Все это махинации. Нам хватает, не надо.

Но ему надо самоутвердиться любой ценой.

Теперь после работы он сидит на телефоне. Делом занят. Пытается быть посредником при распродаже армейского имущества. Только и слышно:

— Нал, безнал, откат…

Ездит на переговоры… Ждет прибылей, даже планирует, что сделает с деньгами, которые вот-вот прольются на него золотым дождем.

Рано утром 19 августа 1991 года мы возвратились из Светлогорска, что на Балтике, в Москву. Дома много хлопот. Понятное дело: месяц не были, а скоро в школу… У мужа отпуск еще не закончился. Планируем кое-какие дела.

Он, по своей обычной привычке, включает телевизор. Слушаем новости:

«В связи с невозможностью по состоянию здоровья Горбачевым Михаилом Сергеевичем…» президент СССР временно отстранялся от власти. Власть в стране переходила в руки ГКЧП — Государственного комитета по чрезвычайному положению.

Председатель ГКЧП — Г. И. Янаев, вице-президент СССР, среди членов: Крючков В. А., председатель КГБ СССР; Павлов В. С. — премьер-министр СССР; Пуго Б. К. — министр внутренних дел СССР; Язов Д. Т. — министр обороны СССР.

Было зачитано обращение к гражданам страны.

Я хочу его полностью привести тут: