Тэз вместе с Бонни пошли в дом, а Ретт в это время прогуливался по саду, сунув руки в карманы и тихо насвистывая.

Вернувшись с подносом, Тэз осторожно поставил его на скамью.

— Я не буду вино. Я еще слишком маленькая, — заявила Бонни и, вновь убежав к пруду, легла на краю, чтобы рыбки ее не заметили.

— Мы с мамой, — начала Красотка, — держали лечебницу в Броутоне, и я иногда приезжала в Чарльстон к аптекарю за хинином. В один прекрасный день я встретила там Эндрю. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда. Не смейся надо мной, Ретт. Знаешь, такое случается. Да верно уж, знаешь. В тот же день мы с Эндрю пошли гулять в парк Уайт-Пойнт, болтали без умолку и глаз не могли отвести друг от друга. Прямо пожирали друг друга глазами. Потом я на пароме вернулась в Броутон, однако не особенно удивилась, когда одна негритянка передала мне записку, что Эндрю будет ждать меня в трактире Уилсона. И начались наши встречи. Прошло не так уж много времени, как мы занялись тем, чем, по словам священников, не положено. Но я никакими угрызениями совести не мучилась, да и если бы мама узнала, она бы ничего не сказала. Ни с кем из родни или приятелей-повес Эндрю я не была знакома. А однажды утром к трактиру Уилсона подъехал Ретт Батлер — и все решили, что мы с ним… Эндрю скрывал нашу связь. Я всегда знала, что жениться он не собирается.

— Отец Эндрю, Джек, — вставил Ретт, — продал свою землю, когда заставила нужда, и написал чертову уйму долговых расписок по числу глупцов, готовых им поверить. Он обожал лошадей.

— Покажитесь, рыбки, — пропела Бонни, — Я не трону нас.

— Каким-то образом мой отец и Джек Раванель оказались втянуты в синдикат по комиссионной продаже риса. И когдa тот лопнул, у отца оказались все расписки Джека, что тяготило обоих: отца — потому что дождаться от Джека оплаты было маловероятно, а полковника — потому что единственным человеком в Каролине, который мог выжать из него хоть доллар, был Лэнгстон Батлер. Лэнгстон дал понять Джеку, что терпение его на исходе. Он мог разорить Равамеля, и тот это знал. Когда полковник Джек узнал об Эндрю и твоей матери, он очень разволновался. Если Лэнгстон обнаружит, что сын должника путается с дочерью его надзирателя, это станет последней каплей. Джек запретил Эндрю видеться с Красоткой, но юноша не послушался. Джек всегда любил иметь тактическое преимущество, а если не получалось, то он рассчитывал на фактор внезапности. Я долгие годы этого не понимала: злой, сбитый с толку Ретт Батлер был как раз таким фактором, джокером, выложенным в последний момент. И это сработало.

Мой отец был так занят моим изгнанием, что так и не прослышал про Эндрю с Красоткой.

Ретт устроился на окне — его длинные ноги едва касались земли — и достал портсигар. Предложил сигару Тэзу.

Тот отказался.

— Эндрю был самолюбив, заносчив, часто впадал в меланхолию, но мы с ним дружили. Когда я, опозоренный, вернулся из Вест-Пойнта, то поселился у Раванелей.

— Джек научил тебя пить, — жестко сказала Красотка.

Ретт рассмеялся.

— Никто, кроме меня самого, в этом не виноват. Я был отчаянно-несчастен, а Джек предоставил в мое распоряжение виски и темную веранду. И, дав мне время вдоволь повариться в собственном соку, поведал о том, что его сын спутался со шлюхой — прости, Красотка, — а если я друг Эндрю, то выручу его. Многое позабылось с тех времен, но одно утро я помню…

— Чтобы я испортил Эндрю все удовольствие? Да ладно тебе, Джек!

Речи полковника извивались, словно змея, которую переехали на дороге колесом. Джек привел десять тысяч доводов, почему Ретт должен помочь Эндрю. Батлеру все осточертенело, и он, полупьяный, жалел, что не послал старика Paванеля подальше. Может, заткнется, если кивнуть…

— Значит, поговоришь с ним? — обрадовался Джек.

В трактире Уилсона? Ну, парень, ты молодчина. И не отнекивайся. Если отец потаскушки узнает об этом, то ни слова.

Ретт до того устал от Джека и от самого себя, что лучше уж было куда-то ехать на рассвете.

Текумсе бежал так мягко, будто скользил по стеклу. Черная вода реки начинала серебриться, по сторонам дороги замерцали фонари полевых рабочих. Ретт добрался до Саммервилльского перепутья. Когда он свернул в конный двор Уилсона, то увидел там Эндрю — тот вышел покурить.

— Слава богу, Ретт. Наконец-то ты здесь.

В комнате наверху светилась лампа — там Красотка ждала своего возлюбленного. В эту ночь она сказала Эндрю, что носит его ребенка.

Эндрю стиснул Ретту руку.

— Она хочет, чтобы я на ней женился. Но я не могу, ты же знаешь, нельзя мне. — Эндрю попытался мрачно пошутить. — Кроме меня, у отца другого ценного товара не осталось.

Спустилась Красотка, светясь любовью и красотой.

— Эндрю? Ты с кем тут?.. А, молодой господин Батлер.

Мы с Эндрю… вместе проводили время. А сейчас мне пора домой. Вы не отвезете меня, молодой господин?

Ретт так и сделал. Когда двое выехали на главную дорогу, взошло солнце. Рабы на полях молча провожали их взглядами.

В голове у Ретта было ясно — последний раз он чувствовал себя так при отъезде из Вест-Пойнта. Несравненно легче, чем минувшие несколько месяцев. Батлеру совершенно нечего было терять.

Красотка прижалась теплой щекой к его спине.

— Вы любите кого-нибудь, господин?

— Свою сестру, Розмари…

— Ну разве это не счастье? Разве не лучше любить, чем быть любимой?

С той утренней поездки прошло двадцать четыре года.

Ретт Батлер положил руку на плечи Тэзвелла Уотлинга и сказал:

— Dites moi qui vous aimez, et je vous dirai qui vous etes. Скажи мне, кого ты любишь, и я скажу, кто ты.

По предложению Тэза пошли обедать к Антуану, где официанты суетились вокруг матери мистера Уотлинга и маленькой дочки капитана Батлера. Красотка сказала, что сегодня — самый счастливый день в ее жизни.

На следующий день они сели на поезд, шедший в Батон-Руж, чтобы встретить партнера Тэзвелла. Пока Ретт с Тэзом и Николетом обсуждали общих знакомых, Красотка с Присси и Бонни прогуливались вдоль заводи, где Присси чуть голову не потеряла от страха, когда безобидное на вид бревно вдруг обернулось аллигатором.

В Батон-Руже поели в рыбацкой закусочной. Бонни понравилась кровяная колбаса, зато от вида лангуста ее передернуло.

— Это большой паук! — твердила она.

Вернувшись в Новый Орлеан, они сходили на скачки и во Французскую оперу на «Женитьбу Фигаро». А одно утро по желанию Бонни целиком потратили на катание туда-сюда на конке по рельсам.

— Я хочу, чтобы мама была здесь! — подняла она личико к Ретту.