Приглушенный осенний свет совсем вытек из комнаты, и Ретт зажег газовые лампы.

Кого он любил: Скарлетт или ту, кем она могла бы стать? Обманывался ли он — любя образ больше, чем женщину из плоти и крови?

Однако и это его не заботило.

Не важно, изменяла ли она ему с Эшли Уилксом. Теперь Эшли свободен. Если она все еще хочет этого мужчину, пусть получает.

Тем вечером, вернувшись домой от смертного одра Мелани Уилкс, жена сказала Ретту, что любит его. Прежде Скарлетт ни разу этого не говорила, и Ретт мог бы поверить ей.

Но ему было все равно.

Ретт Батлер смотрел в светло-зеленые глаза, которые завораживали его столько лет, и ничего не чувствовал.

Получив краткую телеграмму Ретта, Розмари уволилась из Женской семинарии, собрала вещи и отдала ключи от дома 46 на Чёрч-стрит брату Джулиану.

Луи Валентин первый раз ехал на поезде. Они переночевали в вокзальной гостинице «Августа», а на следующий день их встретил в Джонсборо Большой Сэм.

Богатые янки сдали внаем то, что осталось от плантации, охотникам на перепелов. Если не считать нескольких небольших полей, засеянных овсом для дичи, Двенадцать Дубов стали непроходимой чащей.

— Прячьте руки, молодой господин, — посоветовал Большой Сэм Луи Валентину, — если не хотите поцарапаться.

Аллея заросла ежевикой. Колючие ветки цеплялись за стенки коляски. На месте особняка высилась груда щебня, увенчанная кирпичными трубами. Рухнувшие колонны были наполовину погребены под ковром из плюща. Зато парадный подъезд недавно расчистили, и под колесами скрипели срезанные стебли, не видевшие солнца со времен войны. Блестящие фаэтоны останавливались подле шатких фермерских фургонов. Повсюду стояли стреноженные лошади, некоторые в рабочей упряжи. Негры собирались под старым каштаном, который солдаты Шермана не успели сжечь.

— Ближе подъехать не сможем, — сказал Большой Сэм, — до кладбища только пешком.

— Где мне найти брата, капитана Батлера?

— Наверное, с мистером Уиллом. Вчера они расчищали здесь подъезд.

Из окна одного экипажа высунулось приветливое лицо.

— Бог ты мой, неужто вы, мисс Розмари? И Луи Валентин здесь? Не робей, малыш.

— А, здравствуй, Красотка. Не знала, что ты была знакома с Мелани.

— Я очень уважала миссис Уилкс. Хоть я и не того круга, чтобы дружить с ней, миссис Уилкс всегда была ужасно добра ко мне. На заупокойную службу в церковь Святого Филиппа мне нельзя было прийти, но здесь все будет на воздухе, вот и подумала: приеду.

— Мелани бы не возражала.

— Миссис Уилкс обращала внимание на то, что других не заботило. Она была истинной христианкой!

— Да, верно. Как бы я хотела… — Розмари всмотрелась в лицо Красотки, — Мелли очень пеклась о моем брате.

Улыбка Красотки погасла.

— Верно. В жизни не видела Ретта таким несчастным.

Сначала потерял свою дорогую девочку, а теперь еще и это!

Что же с ним будет? Ведь они с мисс Скарлетт… уехал он от нее. Просто взял и уехал. Хотя у меня не остановился. Даже не знаю, где он живет! — Красотка промокнула платком глаза, — Нельзя раскисать. На похоронах нужно выглядеть пристойно.

Луи Валентин не отпускал руки Большого Сэма.

— Сердце кровью обливается, — сказал Сэм Розмари, — Когда-то Двенадцать Дубов были настоящей плантацией. Вот на этих низинах рос отменный хлопок — не какая-нибудь дешевка.

— Где мне найти капитана Батлера?

— На кладбище. Он уже пару дней туда ходит, — Большой Сэм помотал головой, — Капитан Батлер работает как ниггер! Хотите, понесу вас, молодой господин?

— Я сам умею ходить! — возразил Луи Валентин, — Мне уже семь лет!

Эстетическое чувство Уилксов выражалось во всех сторонах жизни Двенадцати Дубов. Вечеринки здесь славились неудержимым весельем и красотой приглашенных дам. В гостиных изрекали изысканные остроты, привычные же для обитателей округа Клейтон темы пристрастия к выпивке, охоте и лошадям изживали без промедления. А с веранды, за пышными садами, открывался вид на сверкающие отмели реки Флинт.

Прежде тенистая дорожка позади усадьбы широкими уступами взбегала на вершину холма выше труб дома, где кованые ворота искусной работы впускали скорбящих на кладбище. Огромные дубы высились над поросшими мхом надгробными плитами. Ниже этого печального места располагались поля, дом и сады. В ясный день отсюда виднелись угодья Уилксов целиком, однако здесь, за стенами кладбища, все желания, гордость, богатство и власть приходили к своему смиренному заключению. Для Уилксов даже смерть имела эстетическое измерение.

Теперь каменные ступени покосились и разбились, а заросли ежевики цепляли Розмари за рукава. От дубов остались только пни; деревья пожрали костры солдат Шермана.

Среди надгробий паслись олени и дикие кабаны, а назидательность вида смазывалась буйством подроста, колючей ежевики и душащих деревья лиан.

Две самые старые могилы (Роберт Уилкс, 1725–1809; Сара Уилкс, 1735–1829) соседствовали с могилами их потомков. Здесь лежали родители Мелани — полковник Старт Гамильтон (1798–1844), «безвременно ушедший», и его жена Эми, «любящая мать».

Джон Э. Уилкс, отец Эшли, был похоронен рядом с супругой. Могила Чарльза Гамильтона, офицера Конфедерации, располагалась у стены, рядом с местом упокоения кузин.

Крошечные могильные плиты обозначали могилы младенцев Уилксов.

Ретт Батлер устало опустился на опрокинутое надгробие. Когда он поднял глаза, в них читалось столько боли, что Розмари вздрогнула.

— О Ретт, наша бедная Мели!..

Воротник у Батлера был расстегнут, сорочка испачкалась. Он смахнул волосы с лица, и на лбу осталась полоска красной глины. Голос звучал глухо, словно неживой.

— Все добрые души покинули нас. Бонни, Мэг, Джон и теперь Мели…

Мужчины, покрикивая, прорубали дорогу сквозь чащу, пока катафалк медленно двигался вверх по склону.

— Сестра… — начал Ретт. — Нет, прошу, не прикасайся ко мне. Боюсь, я этого не вынесу, — И добавил: — Я ушел от нee. Все думал… надеялся… — он расправил поникшие плечи, — верил, что мы из одного теста. Столько проклятых лет…

— Что же ты станешь делать, Ретт? Куда теперь двинешься?

— Кого это волнует?

Влажным платком Розмари стерла грязь со лба брата.

Луи Валентин изучал надгробия.

— Смотри, мама, он был совсем малыш.

Не в силах выносить страдания брата, Розмари подошла к сыну и прочитала: «Тернер Уилкс, 14 августа — 10 сентября 1828. Мечта нашего сердца».