– Хотел не этого? – повторил Редж.

Мосс выпрямился.

– Знаешь, что ты сказал там, в лодке?

Мосс смотрел на него.

– Твоя первая реакция?

Мосс нахмурился, пытаясь вспомнить.

– «Оставь ее, – прошептал Редж. – Оставь ее, ублюдок».

Мосс побледнел.

Редж покачал головой.

– Ты ничем не отличаешься от остальных… когда доходит до дела, ты видишь только то, что хочешь видеть, как все они. Ты точно такой же.

– Редж! – вскрикнул Мосс.

– Хватит. – Китти встала и шагнула к Реджу. – Как вы смеете? Как вы смеете мазать нас черной краской, называть низкими и подлыми!

– Черной краской? Низкими и подлыми? – Редж не собирался отступать. – Как я смею? Расскажите им, миссис Милтон. Расскажите то, что рассказали мне.

Она замерла.

– Давайте. – Сердце Реджа стучало так сильно, что ему захотелось выпустить его на свободу. – Давайте. Расскажите им то, что рассказали мне там, на скамейке…

Огден резко повернулся к Китти.

– Счет предъявлен, – продолжал Редж. – Не ожидается. Уже предъявлен. И его требуется оплатить – иначе это дерьмо будет продолжаться и продолжаться, до бесконечности.

Никто не шевелился. Реджа трясло. Он слышал свой голос и видел белые потрясенные лица – в другом месте за эти слова его бы ударили, повалили на землю… убили. Но эти промолчат. Долгие годы на привязи – вот что это такое. Теперь он понял. Они ничего не сделают и не скажут – не могут, приличия не позволяют. Они все такие приличные.

– Почему вы откровенничали со мной, миссис Милтон? Почему я? – Он посмотрел ей в глаза.

– Редж, – попытался остановить его Лен.

– Думали похоронить свои воспоминания там, где их никто не найдет? Похоронить их во мне?

Китти преодолела три шага, отделявшие ее от Реджа, и ударила его по щеке.

– Мама! – вскрикнул Мосс.

Пощечина словно открыла шлюз, и Редж расхохотался. Смех рождался в его груди и неудержимым потоком вырывался наружу. Редж не мог остановиться, и его смех разрывал ошеломленное молчание. Он смеялся. Любезность. Доброта. Милая компания. Они уже мертвы. Они уже призраки.

– Пойдем, – сказал он Лену, повернулся ко всем спиной и забрался в лодку.

Лен задержался на секунду, не сводя взгляда с Джоан. Она покачала головой, слабо, но отчетливо.

Одним резким движением Лен повернулся и прыгнул на нос шлюпки, оттолкнул ее от скал, опустился на среднюю скамью, схватил весла, поднял их и погрузил в воду. Реджу пришлось ухватиться за планшир, чтобы не выпасть за борт; Лен потянул весла на себя, крепко сжимая деревянные рукоятки.

Не сказав ни слова и не оглянувшись, Лен снова опустил весла и, преодолевая сопротивление воды, плотной и темной, снова оттолкнул себя от стоящих на скалах Милтонов. От Джоан. Затем еще и еще раз. На него накатывали волны ярости. Эта наивная идея, что все пути открыты, что нужно лишь поставить цель и идти к ней, как все остальные… о чем он думал? Думай на идише, одевайся по-английски. В конечном счете все это игра, разве нет? Заглядывайте к нам. Будете в наших краях, заходите. Ты приходишь в Колумбийский университет или на Уолл-стрит, но ты там всего лишь посетитель. Как он мог этого не видеть? Он гость. Он хотел сохранить правила и улучшить их – вместо того, чтобы нарушать. Пошли они все, подумал он. И этот дом тоже. С него хватит. Больше никакой осмотрительности. Он яростно погружал весла в неподвижную воду, чувствуя, что его сердце готово разорваться на части. Он греб не останавливаясь, пока на середине пролива броню ярости наконец не прорвало рыдание, и тогда он заплакал. Он оплакивал Джоан, оплакивал себя и свою мечту. Но еврей умер. Да здравствует еврей.

Шлюпка вошла в полосу лунного света, всего на минуту. Джоан видела, как Лен работает веслами, наклоняясь вперед и откидываясь назад, как легко лодка скользит по воде. Затем она исчезла во тьме. Удары весел разносились над водой. Джоан знала, что больше его не увидит. Его губы, тяжесть его тела – все это ушло навсегда. Она сама его отвергла. Джоан отвернулась и закрыла глаза.

Мосс смотрел, как лодка исчезает вдали. Ты точно такой же. Редж даже не понимал, какое это проклятие. В луче одинокого фонаря Огдена капли воды падали на скалы, отбивая рваный ритм. Скрип весел в стальных уключинах постепенно затихал. Они уходили. Редж уходил. Все, что, как ему казалось, он слышал, все, к чему он прислушивался, уплывало во тьму.

Они слышали, что веселье подходило к концу; гости с песнями спускались по склону холма. Из лодочного сарая вынырнули фонари и двинулись к причалу. На небе взошли звезды, и пришла пора прощаться с гостями. Огни на лодках длинной цепочкой потянулись прочь от острова. Все без помех доберутся домой.

Шлюпка, уносящая Лена и Реджа, скрылась за мысом по пути к пристани Уэлдов в бухте Виналхейвена.

– Пойдем. – Мосс бережно взял Джоан на руки и понес по тропинке между деревьями, а затем по широкой дорожке к дому.

Обессиленная, она положила голову на плечо брата.

– Как ты? – прошептал он.

Джоан коснулась пальцами его подбородка.

Он шел не останавливаясь.

– Они уплыли, – сказала она.

Мосс кивнул.

Одинокая слеза прочертила дорожку от уголка ее глаза к волосам.

– Что случилось? – вскрикнула Анна, увидев, как Милтоны медленно поднимаются по лужайке к дому. – Где вы были? Мы с Дикки вас везде искали.

– Небольшое происшествие, – тихо сказал Огден.

– Какое происшествие? Где? Где вы все были? – Дикки подошел к Эвелин и обнял ее.

– Все в порядке, Дикки. – Эвелин устало посмотрела на жениха. – Со мной все хорошо.

– Нужно уложить Джоан в постель, – распорядилась Китти. – У нее был приступ.

Мосс помог Джоан подняться наверх. Огни в амбаре погасли. Внизу хлопала входная дверь и слышались звуки голосов.

Вечеринка закончилась. Джоан лежала на своей кровати в розовой спальне и следила взглядом за матерью, которая опускала шторы. «Я его любила, – хотела сказать Джоан. – Я его люблю». Но мать не тот человек, который сможет понять.

Потому что Лен был прав. Что-то произошло. Что-то такое, что уже не отменишь. «Спроси меня, – мысленно обращалась она к молчаливой, заботливой фигуре матери. – Спроси меня о нем, хоть что-нибудь». Но Джоан знала, что никаких слов не будет, потому что нет никакого смысла вытаскивать все на поверхность. Тогда все случившееся будет вставать между ними, требуя внимания. Внимания и заботы. Но привлекать внимание к тому, что не можешь исправить, – только усиливать страдания. Лучше не упоминать об этом. И душа исцелится. Так будет лучше для всех – идти вперед, шаг за шагом.