– Правда? – позволил себе Шурец недоверие.

– Правда, – вступил в разговор Тимур, – у них потому что дисциплина. Они пока до совершенства свою партию не доведут, не успокаиваются.

– Но это не все, – сказал Гаткин, – кроме того, надо будет писать либретто и для других, непесенных произведений.

– Для каких таких других? – обеспокоился Саша.

– Ну для танцевального номера, например, и даже для целого балета. Да не волнуйся ты, не напряжешься особенно. Содержание балета в прозе для настроения. Скажу тебе честно, мы к тебе обращаемся не только потому, что ты друг, а еще потому, что ты – лирик. У тебя получится про балет так рассказать, что корейцы всплакнут. Работа непыльная. И, между прочим, по 500 баксов за каждую песню-сюиту и по штуке за балет. И это только тебе! – добавил он весомо. – Нам с Тимкой отдельно. Тебе такое бабло и не снилось никогда, я правильно мыслю?

– И по 300 за танец, – подмигнул Тимур, – давай еще накатим.

Они выпили и вновь наполнили рюмки.

– Например, у них балет есть, – жуя огурчик, продолжал просвещать Сева поэта в вопросах северокорейской культуры. – Балет называется «Море крови». Про их войну, конечно, с капиталистическими троглодитами.

– С кем именно? – проявил Саша чисто академический интерес.

– А хер их знает, – честно ответил уже опьяневший Гаткин, – я не вникал и историю их не изучал. Мне главное – сколько бабла. То ли с американцами, то ли с южными соседями, то ли еще с кем. Да это и неважно, понимаешь? Ты, главное, напиши красиво, сделай из трех строчек поэму в прозе, ясно? И сразу бабки в карман.

– С песнями не очень понимаю, – сказал Саша, – как из трех строчек…

– А чего тут понимать, – засмеялся Тимур, – помнишь, когда-то крутили на радио, – и он вкрадчиво, теплым и ласковым голосом воображаемого диктора объявил: – А сейчас послушайте удэгейскую народную песню «У-ду-ду». Краткое содержание песни: «Пойдем со мной в камыши», – предлагает парень девушке. – «У-ду-ду», – отвечает девушка. – Ответ девушки Тимур исполнил кокетливо и с согласием «пойти в камыши», затем, когда все отсмеялись, сказал: – Ну вот, тут две строчки, даже одна. А ты пишешь, допустим, как девушка шла по берегу реки, как любовалась ею, как вообще красивы просторы родины, которой руководит такой замечательный человек, как Ким Чен Ир. Но сердце девушки жаждет любви, пишешь ты дальше, и она мечтает родить ребенка от любимого человека, и лучше мальчика, потому что Родине нужны солдаты, чтобы защищать ее. А ей навстречу идет простой корейский парень, тоже солдат, который любит Родину всей душой, но хочет полюбить кого-то еще. И тут они встречаются. Крещендо! Глаза в глаза. Рука в руке. Любовная тема. Но в другой, незанятой руке у каждого из них – карманная книга каждого жителя этой прекрасной страны – идеи чучхе обожаемого полководца Ким Ир Сена. Чего тут сложного, не понимаю.

– Да, действительно, – облегченно уже смеялся Саша.

– Ну вот, а ты боялся, – Гаткин снова наполнил рюмки. – Если бы тебя не нашли, если бы ты сегодня сам не нашелся, мне бы пришлось срочно искать кого-то другого. Первую порцию произведений нужно сдать в конце недели. Музыку Тима уже потихоньку пишет. Настроение музыки и текста должно быть общим, так что надо координировать ваши усилия. Ну так как? Берешься? Если берешься, аванс сейчас же.

– Сейчас? Здесь? – Саша посветлел.

– Не спеши радоваться, – успокоил продюсер, – при одном условии: ты завязываешь. И с завтрашнего дня не пьешь ничего, пока мы с этим делом не покончим. Давай, думай, ты в силах?

– Да о чем речь? – заторопился Шурец. – Я и сегодня могу начать писать.

– Сегодня не надо. Ты уже хорош. И я тоже. Но вот завтра… И пойми, дело серьезное. Если ты меня своей пьянкой подставишь, тебя никто не спасет, я позабочусь. Да никто и спасать-то тебя не захочет. Ты понял меня?

– Да, вполне, – сказал загнанный своей жизнью в угол Шурец и отвел глаза, понимая всю справедливость угрозы и заранее боясь, что не выдержит и сорвется.

– Да не станет он нас кидать, верно, Саш? – вступился за друга аранжировщик Тимур. – Он же понимает, что ему сейчас друганы руку помощи протянули, ведь так, Саш? – Саша кивнул. – Ну вот. Что ж у него, по-твоему, совсем совести нет, – обратился он к продюсеру. – Что ты его пугаешь-то?

– Я не пугаю, – ответил ему Гаткин, – а предупреждаю. Потому что выхода другого у меня не будет. И у него не будет, как только возьмет аванс. Ты берешь? – обратился он уже к Саше.

– Беру, – сказал Саша, потому что у него действительно не было другого выхода. Не только после аванса, но и до него, даже сосисок купить было не на что.

– Ну и отлично, – достал Гаткин бумажник. – 500 баксов я тебе вручаю сейчас. – Потом он нагнулся к своему кейсу, достал оттуда лист бумаги и ручку и сказал: – И расписочку мне напиши. Паспорт есть?

– Нету, – сказал Саша, – но я паспортные данные все наизусть знаю.

– Ну и ладненько. Вот и пиши. Я такой-то, фамилия, имя, отчество, паспорт №, серия, где прописан и т. д. Получил от Гаткина Всеволода Ефимовича 500 долларов США. Прописью пиши, а цифру в скобках. Так. И мои паспортные данные, вот – перепиши, – он протянул Саше свой паспорт. – В счет будущей работы по написанию текстов. Каких – не надо, это роли не играет. Подпись, число. Все, отлично, – закончил Гаткин формальности, забрав у Саши бумагу и вручив деньги. – А вообще, – довольно улыбнулся он, – я в тебя верю. Ну, за успех нашего совместного предприятия!

Вот так Саша ушел из Дома кино при деньгах, вновь изрядно поддатый, но с бьющейся тем не менее мыслишкой в уголке сознания, что ему сейчас придется выполнять за деньги самую странную халтуру в своей жизни, которую требуется сделать не халтурой, а убедительным творческим актом. Перед уходом он получил от Гаткина три первых подстрочника песен и черновик либретто одного балетного номера, который надо было превратить в чистовик, в честный литературный шедевр. Работу нужно было сдать через три дня.

После Дома кино он добросовестно хотел больше не добавлять, но ослабленная воля не выдержала натиска тела, потребовавшего к вечеру новой дозы. Первые 100 долларов были разменяны и потрачены в ближайшем магазине. Бутылка виски «Грант» была куплена и ополовинена дома. Но ответственность Шурец ощущал. И утром, отпив из бутылки грамм 150 и более себе не позволив, он сел за работу. Он быстро обнаружил, что главной задачей при написании текстов было сдержать смех и сохранить серьезность и значительность стиля корейских произведений. Особенно трудно было описывать содержание танца под названием «Передовые работницы отдаются производству». Там было указано, что танец должен исполняться на стадионе и участвуют в нем полторы тысячи человек. Они в несовершенном подстрочнике отдавались производству так, как в самом радужном сне не снилось ни одному северокорейскому мужчине. Превратить это страстное совокупление с производством в серьезное и пронизанное духом патриотизма действие – было задачей тяжелой, и смешливый Саша никак не мог настроиться на необходимую волну. Что ни строчка, то у него получалась пародия. Читать это знакомым он без смеха не рискнул бы.