Однако крики графини доставили ей неожиданную помощь в лице Лоренса Степлза, который услышал их в своей каморке и вбежал как раз вовремя, чтобы избавить ее от опасности быть узнанной, а может быть, и от жестокого насилия. Лоренс тоже был пьян после ночной попойки, но, к счастью, винные пары подействовали на него иначе, чем на Лэмборна.

— Что за дьявольский шум тут в тюрьме? — заорал он. — Как?! Мужчина и женщина в одной камере?! Это против правил! В моих владениях все должно быть пристойно, клянусь оковами святого Петра!

— Убирайся к себе вниз, пьяная скотина, — оборвал его Лэмборн. — Не видишь разве, что мы с этой леди желаем остаться наедине?

— Добрый сэр, достойный сэр! — взмолилась графиня, обращаясь к тюремщику. — Сжальтесь! Спасите меня от него!

— Она дело говорит, — сказал тюремщик, — и я за нее заступлюсь. Я люблю моих узников, и под замком у меня сиживали люди ничем не хуже тех, что сидят в Ньюгете или Комптере. А раз она принадлежит к моим овечкам, то я никому не позволю тревожить ее. Отпусти женщину, или я прошибу тебе башку ключами!

— А сперва я превращу твое брюхо в кровяной пудинг! — закричал Лэмборн, схватившись левой рукой за кинжал, а правой все еще сжимая руку графини. — Прочь отсюда, старый хрыч, жизнь твоя только на связке ключей и держится!

Лоренс перехватил руку Лэмборна и не дал ему обнажить кинжал.

Пока Майкл пытался оттолкнуть его, графиня внезапно рванулась, оставила перчатку в руке насильника и, выбежав из комнаты, бросилась вниз по лестнице; в то же мгновение она услышала шум от падения на пол двух грузных тел, отчего страх ее возрос еще больше.

Наружная дверь не помешала ее бегству, так как Лэмборн, входя, оставил ее открытой. Эми благополучно сбежала вниз и бросилась к «Забаве» — на первый взгляд ей показалось, что там легче скрыться от преследования.

Тем временем Лоренс и Лэмборн катались по полу комнаты, крепко вцепившись друг в друга. К счастью, ни одни из них не имел возможности вытащить кинжал. Лоренс, однако, изловчился и хватил Майкла по лицу своими тяжелыми ключами; Майкл же, в свою очередь, сдавил тюремщику горло с такой яростью, что у того изо рта и носа хлынула кровь, и когда один из слуг, привлеченный шумом драки, вошел в комнату и не без труда рознял дерущихся, они представляли собой отвратительное зрелище.

— Чтоб вам обоим сдохнуть, — воскликнул добросердечный посредник, — а особенно тебе, мистер Лэмборн! Какого дьявола вы сцепились и катаетесь по полу, как два пса на бойне?

Вмешательство третьего лица несколько отрезвило Лэмборна, и, поднявшись на ноги, он ответил уже без прежнего бесстыдства:

— Мы дрались из-за девчонки, если хочешь знать.

— Из-за девчонки! А где она?

— Должно быть, улизнула, — ответил Лэмборн, оглядевшись вокруг, — если только Лоренс не проглотил ее. В его мерзком брюхе умещается такое множество обиженных девиц и угнетенных сирот, как у великана из легенд о короле Артуре. Он пожирает их целиком — с телом, с душой и имуществом; это его любимая еда.

— Э, э! Не в том дело, — возразил Лоренс, неуклюже поднимаясь с пола, — у меня под замком сиживали люди почище тебя, мистер Майкл Лэмборн, и ты тоже рано или поздно очутишься на моем попечении. Наглая рожа не спасет твои ноги от колодок, а шею — от пеньковой веревки.

Не успел он произнести этих слов, как Лэмборн снова бросился на него.

— Нет уж, нечего начинать сызнова! — закричал слуга. — Или я позову мистера Варни, то есть сэра Ричарда! Он живо усмирит вас обоих; я только что видел, как он проходил по двору.

— Неужто? — всполошился Лэмборн, хватая таз и кувшин, стоявшие в комнате. — В таком случае за дело, вода! Прошлой ночью я собирался навсегда распрощаться с тобой, когда плавал, изображая Ориона, словно пробка в бочке бродящего эля.

С этими словами он принялся мыть лицо и руки, уничтожая следы драки и кое-как приводя одежду в порядок.

— Что ты с ним сделал? — тихо спросил слуга тюремщика. — Рожа у него ужасно распухла.

— Я только смазал его связкой ключей, да и то слишком большая честь для такой мерзкой хари. Никто не смеет обижать или оскорблять моих узников. Это мои драгоценности, поэтому я и запираю их в надежную шкатулку. Итак, сударыня, бросьте причитать… Черт побери, где же она? Ведь здесь была женщина!

— Не иначе, как вы все сегодня помешались, — сказал слуга. — Никакой женщины я здесь не видел, да и ни одного мужчины тоже, а застал только двух скотов, катающихся по полу.

— Ну, значит, мне конец! — воскликнул тюремщик. — Тюрьма рухнула, вот и все. Рухнула Кенилвортская темница, самая надежная темница от здешних мест до Уэльских болот, — продолжал сетовать он. — Рыцари, графы и короли могли спать здесь так же спокойно, как в лондонском Тауэре. Темница рухнула, узники сбежали, и тюремщику грозит виселица!

С этими словами он удалился в свою каморку — то ли для того, чтобы продолжать причитания, то ли для того, чтобы выспаться и протрезвиться.

Лэмборн и слуга последовали за ним и хорошо сделали, так как тюремщик по привычке уже было собрался повернуть ключ в замке, и, не находись они достаточно близко к двери, чтобы помешать ему, им предстояло бы удовольствие очутиться в заключении в той самой башне, откуда только что освободилась графиня.

Несчастная женщина, оказавшись на свободе, бросилась, как мы уже говорили, к «Забаве». Она видела этот нарядный уголок парка из окна башни Мервина и в момент бегства решила, что среди бесчисленных беседок, фонтанов, статуй и гротов сумеет найти себе убежище. Она намеревалась спрятаться там, пока какой-нибудь счастливый случай не пошлет ей защитника, которому она сможет рассказать о своем бедственном положении и с его помощью добиться свидания с супругом.

«Если бы я только могла найти моего проводника и узнать, передал ли он письмо, — думала она. — Ах, если б мне теперь встретился Тресилиан! Я бы доверилась его честности и открыла ему свою тайну, рискуя даже навлечь на себя гнев Дадли, — лишь бы избежать новых оскорблений со стороны разнузданной челяди. Нет, уж больше я не решусь заходить в закрытые помещения. Подожду еще, посмотрю, что будет, — среди стольких людей должна же найтись добрая душа, которая поймет меня и посочувствует мне».

В самом деле, многие заходили в «Забаву» и прогуливались там, но шли они оживленными группами по четыре-пять человек, смеясь и болтая, полные веселья и радости.

Убежище, выбранное Эми, легко давало ей возможность избежать любопытных взоров. Нужно было лишь отойти в самую отдаленную нишу грота, украшенного простыми каменными изваяниями, покрытыми мхом скамьями и стоящим в глубине фонтаном. Там Эми могла спрятаться и подождать, когда любопытство заведет в это романтическое пристанище какого-нибудь одиноко блуждающего человека, которому она могла бы открыться. В ожидании такого случая она взглянула в прозрачный бассейн у бесшумного фонтана и была поражена своим отражением в его зеркальной глади: она усомнилась, захочет ли вообще какая-либо дама (а Эми рассчитывала главным образом на сочувствие женщин) вступить в беседу с такой подозрительной личностью — столь жалкой и некрасивой показалась она себе самой. Рассуждая, как подобает женщине, для которой внешний вид в любых обстоятельствах является делом первостепенной важности, и как подобает красавице, которая в какой-то мере полагается на силу своих чар, она сняла дорожный плащ и капор и положила их рядом, чтобы при появлении Варни или Лэмборна набросить на себя эту безобразную одежду, прежде чем незваные гости успеют пройти грот до конца.