– А тебе какое дело? – презрительно фыркал он.

Он был щуплый, кожа да кости, бывший матрос сладил бы с ним одной левой, но Джонатан держался заносчиво, будто нарочно набивался, чтоб ему дали по морде.

– Ты от нее все равно ни фига не получишь, не надейся.

– Это еще не известно, – отвечал приятель.

И Джонатан злобно, язвительно усмехался.

Девчонки, которых они возили кататься, были все те же, с которыми они столько лет ездили вместе автобусом в школу. А тут все как-то разом повзрослели. Некоторые девчонки уже бросили школу, повыходили замуж, завели младенцев. Все случалось так быстро… годы проходят так быстро, думал Джонатан. Он пил больше всех своих приятелей, ведь ему больше надо было выкинуть из головы. Они пили для потехи, он – по другим, серьезным причинам; изрядно подвыпив, удавалось забыть о причинах – тогда можно было и потешиться. Гоняли на машине за двадцать, за тридцать миль, добывали пиво и спиртное. Загадочным образом узнавали в точности, где есть подходящая забегаловка, сколько там за что берут, каков там хозяин. Они знали все в точности, хотя совершенно непонятно – как и откуда; эти тайные знания словно бы носились в воздухе, которым они дышали.

Они ездили на все загородные праздники и прогулки, которые затевались в округе в благотворительных целях. Но когда такое развлечение устроила местная лютеранская церковь, Джонатан остался дома в одиночестве и не объяснил почему. Ревир с Кларой, Кларком и Кречетом поехали, а Джонатан слонялся по дому и вел себя как-то странно. Тошно было от одной мысли, что там, на кладбище, буквально в нескольких шагах, зарыты мать и брат – как могут люди уплетать сандвичи с жареной говядиной и наливаться пивом, осушать бочонок за бочонком, когда совсем рядом гниют в земле зловонные трупы? Разве об этом никто не знает?

И он остался дома и, одолевая дурноту, играл в покер с наемными работниками, у которых не хватило денег, чтоб пойти поразвлечься. Вечером, когда вернулись Ревир и все остальные, Джонатан сидел на ступеньках веранды, будто ждал их. Он знал – Ревир будет доволен. По крайней мере он бывал доволен такой встречей в те времена, когда он еще любил Джонатана. Солнце уже зашло, и Джонатан спустил флаг и аккуратно его свернул.

Это Клара уговорила Ревира купить флаг. Она гордится, что она американка, заявила она, а ему самому разве не приятно вывесить на своем доме флаг? Итак, они купили национальный флаг, вот теперь они настоящие американцы. Всякий раз, как Джонатан, побродив с ружьем по лесу, возвращался домой, ему хотелось расстрелять флаг в клочки, он и сам не понимал почему. Что тогда будет? Что сделает с ним отец?

Он плохо спал по ночам, но не потому, что мешали сны. Ему казалось – он вообще никогда не видит снов. Да и что могло ему присниться?

Кларк предупреждал его насчет девчонок, с которыми он гулял:

– Ты поосторожней, они все свиньи. Сам знаешь, про что я говорю.

Кларк-то знал все, знал про всех Джонатановых девчонок. Даже те, которые жили за двадцать миль, слыхали про Кларка и очень удивлялись, что Джонатан – его брат. Ну что ж, думал Джонатан, последняя шлюшка, на которую Кларк и смотреть не станет, ему-то вполне подойдет; он просто не может ей не понравиться: кого еще такая себе сыщет? Не то чтобы он и его приятели – совсем уж уроды, но, видно, что-то в них не так, смазливые девчонки не обращают на них никакого внимания. Денег у всех троих хватает – по крайней мере деньги есть у Джонатана и он ссужает ими приятелей, но все равно девчонки покрасивей их избегают; зато к ним липнут девицы другого сорта: тяжеловесные, размалеванные, хитрые, эти всегда к ним льнут и громким хохотом встречают каждую их остроту. На таких производит впечатление, что у Джонатана своя дорогая машина, и потом – шутка сказать, он ведь из Ревиров, это тоже лестно! (Впрочем, сам-то он не бог весть что – больно тощий, угреватый. А все-таки Ревир – вдруг удастся его подцепить?) У Кларка подружка из Тинтерна – хорошенькая, с длинными волосами, служит в аптеке, – и то Ревир наверняка решит, что она его сыну не пара, и ни за что не позволит Кларку на ней жениться… а уж на тех девчонок, кто не прочь крутить с Джонатаном, Ревир и плюнуть бы не захотел. Джонатан думал об этом с удовольствием.

Пожалуй, в один прекрасный день он возьмет да и приведет которую-нибудь прямо в дом и заявит: я, мол, на ней женюсь, она беременна – и дело с концом. И поглядит отцу прямо в лицо, посмотрит, что тот станет думать. «В нашей семье не я первый женюсь на потаскухе» – вот как он скажет отцу.

А что сделает отец? Опять его высечет?

Что еще он может сделать? Самое большое – убьет.

Джонатан подумывал найти какую-нибудь «работенку», ведь у его приятелей «работенка» была. Они работали неполный день на станции обслуживания автомобилей. Отец уже давно бы куда-нибудь его пристроил, если б хотел: Кларку он дал работу, когда тому только-только исполнилось шестнадцать. Стало быть, на это рассчитывать нечего. Не станет он просить отца пристроить его на какое-нибудь место, раз по всему видно, что отец с ним дела иметь не желает. Или, может быть, ждет, чтоб он образумился. Что в лоб, что но лбу. И Джонатан смутно подумывал: да, надо бы подыскать себе какую-то работенку, но ведь он ничего не знает, ничего не умеет, автомобильную покрышку и ту навряд ли сможет сменить.

И не выносит бензинной вони, как же ему служить на заправочной станции?

Ну и черт с ней, с работой. Больно надо.

Ему учиться еще полтора года, но осенью он в школу не вернется. Баста, он с этим покончил. Раз на ученье ума не хватает, к чему лишняя морока… с таким же успехом можно и помереть.

– Тебе когда-нибудь хотелось помереть? – спросил он однажды Кларка.

Но Кларк спешил на свиданье с подружкой, ему недосуг было рассуждать с Джонатаном.

– Вам когда-нибудь хотелось помереть? – спросил он дядю Джуда, на которого был очень похож. Но Джуду от таких вопросов явно становилось не по себе. После того случая на лугу – после несчастья с дробовиком Роберта – Джуд словно стал беспокойней прежнего. А может, Джонатану это просто мерещится? Иногда ему и самому слышится тот выстрел, потом вопль…

(Он соскочил тогда с лошади, бегом помчался назад и сперва ничего не увидел. А потом увидел. Увидел, что сделал с Робертом тот выстрел, как распалось на куски, погибло без возврата то, что было прежде Робертом. Миг – и все кончено. Не важно, что Роберт умер позже, в ту секунду он был уже мертв. Нельзя спасти человека, если он выглядит так… А чуть подальше, в нескольких шагах, стоял Кречет.)

– Хотелось тебе когда-нибудь помереть? – спросил он во время жатвы одного из отцовских работников. У Ревира люди работали во всю мочь, но и плату получали хорошую, как же им было плохо к нему относиться. А видели они его редко, и потому не так уж трудно было относиться к нему хорошо. Джонатан подозревал, что сам-то он им не очень по вкусу, но ведь он такой чахлый, костлявый задохлик – вряд ли ему станут завидовать, хоть он тоже из Ревиров. Работники считали, что он чокнутый, и если заговаривали с ним, то лишь затем, чтоб поспрашивать про Клару… он велел им заткнуться, и они потеряли к нему всякий интерес.