Он сел на отшибе, у камина. Камин был пустой. За соседним столиком сидел какой-то старик и клевал носом. Кречет стал читать про ракетные корабли и разные планеты. Подошла библиотекарша и уставилась на него; от нее пахло жевательной резинкой.

– Читальня для детей – напротив, через коридор, – сказала она.

Отвечать не хотелось, она сразу услышит, что он говорит как неотесанный, и, пожалуй, выгонит его отсюда. Кречет вежливо кивнул, выскользнул из кресла и пошел в комнату напротив.

Тут было несколько ребят с матерями. Они подолгу не задерживались. Кречет набрал кучу книг, отнес на покрытый стеклом столик и начал читать подряд одну за другой. Сперва про мальчика пятнадцати лет, у которого был свой конь, но этот мальчик говорил не так, как Джонатан, и даже не так, как Кречет. Потом про двоих ребят, которые раскрыли какую-то тайну. Потом про мальчишку, который забрался в космический корабль и полетел зайцем на Венеру… Он читал, а за всем этим притаилось и дрожало что-то свирепое, темное – и не торопилось, выжидало: все равно от этого никуда не уйдешь.

И наконец Кречет прошептал, как будто слово это само прорвалось наружу:

– Ну и сука…

И вот уже три часа… половина четвертого… В половине пятого он перестал читать и просто сидел над раскрытой книгой, книга была напечатана крупным шрифтом, страницы перепачканы, всюду отпечатки ребячьих грязных пальцев; наверно, десятки ребят ковыряли в носу, сидя над этой книжкой. В ней написано про лягушек, которые ходят в школу.

В пять часов без одной минуты все лампы мигнули, и Кречет догадался: библиотеку сейчас закроют. Он тотчас же слез с кресла и заторопился к двери, пальто надел уже на ходу. Он и тот старик вышли вместе, оба всем своим видом старались показать: они не бездомные какие-нибудь, им есть куда пойти. На улице старик сразу сгорбился, сунул руки в карманы, чтоб не так продувал ветер, и стал торопливо спускаться по лестнице, но Кречет не долго шел за ним.

Он дождался, пока двери заперли и свет в библиотеке погас, опять поднялся по ступеням и сел в углу, прислонился спиной к стене. Ветер сюда почти не задувал, но от камня сквозь штаны так и пробирало холодом. Кречет ждал. Сколько-то времени спустя подъехало такси, и вышла Клара. Минуту она стояла на тротуаре неподвижно, точно застыла. Волосы треплет ветер, из высокой прически выбились пряди. На ней меховое пальто – и мягкий, нежный мех словно зыблется под ветром. Кречет подождал еще минуту и с трудом поднялся на ноги, закряхтел, точно старик, – тут она его увидала. Когда они уже ехали в такси, Клара сказала:

– Надеюсь, ты не схватил простуду.

Ему опять пришлось высидеть все время, пока взрослые пили перед обедом, и весь долгий обед. Тот, который барабанил пальцами, снова был тут же; Кречет со злостью смотрел на него. Хорошо бы взять маленькую вилку – ими тут едят креветок – и всадить этому дядьке в глотку. А он смотрит Кречету прямо в лицо и улыбается, никакой его злости не замечает. Клара сидит далеко от этого дядьки, но все равно они прислушиваются друг к другу… прямо чувствуется, как они слушают друг друга, кажется, Кречет даже ощутил, как напряглись жилы у матери на шее – и вот она уже весело смеется каким-то словам того дядьки.

После обеда удалось наконец удрать, он пошел в свою комнату и заснул, даже не раздевшись. Непонятно, откуда у взрослых берутся силы. Позже к нему пришла Клара.

– Почему ты не лег в постель как следует? – прошептала она. Скинула туфли и присела подле него на край кровати.

Кречет очнулся не сразу, в голове все перепуталось. Верхний свет не погасили, и он резал глаза. Не сразу Кречет вспомнил, где он.

– Миленький, ты на меня очень злишься? – сказала Клара.

От нее пахло духами и еще чем-то… вином, которое все пили там, внизу, а может, ее отдельной, непонятной жизнью, тем тайным, из-за чего она так весело смеялась шуткам того человека и сидела так прямо, будто вытянулась от удивления.

– Ты на меня не злись, я такая счастливая… такая счастливая… Завтра поедем домой, я ужас как рада, что едем. Я и здесь счастливая, и дома счастливая.

И заплакала. Кречет перепугался. Смотреть на нее не хотелось. Наконец она сказала:

– Это я нечаянно. Просто я очень счастливая… мне так хорошо! Никому на свете не было так хорошо, нет на свете никого счастливей меня.

Первый раз в жизни Кречет не заразился ее настроением. Упрямо смотрел в сторону, хмурый, надутый, и его немного трясло; вспомнилось, как он ее назвал тогда в библиотеке, какое слово про себя сказал. И он не раскаивается. Он хотел ее наказать, вот и наказал, хоть она и не знает, каким словом он ее назвал.

Двенадцати лет Кречет перешел в седьмой класс и стал вместе со старшими ребятами ездить автобусом в Тинтерн. Школьный автобус горчично-желтого цвета, с черной надписью: Округ Иден, Объединенные школы. Водитель – тощий, пустоглазый, его часто бьет хриплый кашель. Позади него изо дня в день усаживается какая-нибудь его подружка и, что бы он ни сказал, непременно хохочет и шумно веселится. Все эти девицы толстые, веснушчатые, нескладные, и всех что-нибудь да портит, хотя бы жирные, накрашенные губы. Они всегда с любопытством поглядывают на Кречета, но не пристают к нему.

Школьным автобусом ездят еще трое или четверо Ревиров – эти Ревиры не считаются, сказала Клара, – но они от Кречета держатся подальше. Джонатан всегда сидит на последней скамье с большими, самыми горластыми парнями. К нему Кречет не решился бы подойти. Он садится вперед, как можно ближе к водителю, лишь бы не вплотную к его подружкам – тут, «ни в тех, ни в этих», сидят школьники, которых остальные избегают: толстый унылый мальчишка, девочка, про которую говорят, что у нее винтиков не хватает, а она, видно, просто очень тихая. По дороге в школу и обратно Кречет читает, что задано; если кинут в него чем-нибудь или стукнут по затылку – натянуто смеется, чтоб показать: я, мол, понимаю, это шутка; это и правда делают просто для смеха, но неохота спрашивать, кто шутил.

Только бы дотянуть эти годы, думает он, глядя на неприличные слова, коряво выведенные чьим-то пальцем на запотелых окнах автобуса, только бы доучиться, а там он будет в безопасности.

Когда Джонатан купил себе машину, Клара спросила, почему бы ему не отвозить Кречета в школу. С какой стати Кречету ездить автобусом со всякой шушерой? Джонатан заметался, точно загнанная крыса: ему надо заезжать за приятелями, а это несколько миль крюку, ему надо выезжать пораньше. И его приятели Кречету не понравятся.

– Кристоферу, – поправила Клара.

– Кристоферу они не понравятся, – повторил Джонатан.

– Он же твой брат, ты бы радовался, что можешь его подвезти, – сказала Клара. – Он говорит, в школьном автобусе ему противно.

– Это моя машина, – заныл Джонатан.

– А он твой брат.

Джонатан, кажется, хотел сказать – ничего подобного, но не сказал. Кречету стало неловко: странный он, Джонатан, лицо бледное, прыщавое, и вообще… что с ним стряслось? Вот уже года два, а то и больше, он совсем не растет, учится плохо. Когда на него ни посмотришь, глаза у него испуганные, затравленные, прямо как у загнанной крысы; с виду он становится все больше похож на тех ребят, которых Клара зовет подонками, белой голытьбой. Как они громко ни кричат, как неистово ни хохочут, а сразу видно, что они всегда голодные. Просто не верится, что когда-то Джонатан казался ему, Кречету, сильным и уверенным в себе… не забыть тот первый день, когда он увидел Джонатана, день свадьбы матери, и просто непостижимо, до чего Джонатан с тех пор изменился.