– Я и не знала, что Ба умеет плакать, – покачала головой Каринка.

– Еще как умеет, очень даже умеет. Просто скромничает, – вздохнула Манька.

– И часто она плачет?

– Никогда!

Как только выехали за город, мы с Манюней, по своему обыкновению, затянули репертуар нашего хора – пение очень помогало от укачивания. Папа с Каринкой стоически терпели наш нестройный концерт. Под «Оровел» Комитаса мы проехали село Чинари, под «Дубинушку» – Чинчин, под «Сулико» взяли крутой серпантин, с макушки которого открывался потрясающий вид на районное водохранилище, а село Арцваберд протаранили под «Бухенвальдский набат».

– Люди мира на минуту встаньте, – взвывала в открытое окно я.

– Тубдум-тубдум-тубдум, – изображала барабанную дробь Манька.

– Вы хоть орите потише, – ругалась на нас Каринка и глядела в другое окно с таким лицом, будто знать нас не знает.

Но мы не обращали на нее внимания и драли глотки до посинения. Редкие прохожие всполошенно оборачивались в сторону фырчащей «копейки». Контуженный нашим пением, папа сегодня был явно в ударе и не пропустил ни одной кочки или колдобины.

– Иааа, – жалобно верещала Генриетта, попадая колесом в очередную яму.

– Гхматху, – отзывался папа, выворачивая руль.

Когда мы проезжали озеро Цили, то убавили мощность пения, а Каринка целилась из большой рогатки в кусты, в надежде убить хоть одну двухголовую змею. Но ни одной змеи мы так и не увидели – наверное, они попрятались по норам и переваривали проглоченных за ночь людей.

Лагерь находился у подножия высокого поросшего густым ельником холма. С севера его огибала быстроногая горная речка, с юга – непроходимый лес, а с запада – небольшой яблоневый сад, за которым ухаживали дети. На этом все достоинства лагеря заканчивались. Первым, что цепляло глаз на подступах к «Колагиру», было дивное сооружение под условным названием «шлагбаум со сторожевой будкой». Будка представляла собой эдакий минималистический сарай, почему-то без крыши и одной стены. Отсутствующая стена, видимо, олицетворяла собой вход в помещение. Шлагбаумом служил корявый сухой пень, торчащий посреди проезжей части.

«Стой!!! За шлаКбаумом вход запрещен!!!» – грозно щерилась надпись со стены будки.

– Вот мы и на месте, – фальшиво-бодрым голосом возвестил папа и вылез из машины.

– Мы на месте, ура! – Мы радостно высыпали следом.

К нам тут же подбежала целая толпа ребятишек.

– Новые девочки! А почему вы приехали сегодня, а не вчера? – сыпали они вопросами. – А как вас зовут? Сейчас мы позовем медсестру. – И дети побежали в сторону небольшого желтого домика. Деревянный щит, прибитый над входом в домик, гласил: «САНЧАСТЬ!!!»

– Надо же, какая у них страсть к восклицательным знакам, – подивился папа.

– Товарищ Алина, товарищ Алина, там девочки приехали, целых три штуки! – меж тем ломились в закрытую дверь домика дети.

Потерпев фиаско, они прибежали обратно:

– Ее нету, она, наверное, в туалет пошла, давайте мы вам вожатую позовем, пока товарищ Алина какает.

– Хмхм, нельзя так о взрослых говорить, – проснулся в папе Ян Амос Коменский.

– А что, взрослые не какают? – дружно поинтересовались дети.

– Ну почему же, какают, конечно.

– А почему тогда нельзя об этом говорить?

Тут, к папиной радости, прибежала всполошенная молоденькая девушка, представилась товарищ Маргаритой, спросила наши имена, сверилась со списком в тетрадке, а потом сказала, что она наша вожатая, и мы будем жить в домике третьего отряда.

– Пойдем, я покажу девочкам комнату, а потом медсестра быстренько проведет медосмотр и проверит им волосы.

– Зачем?

– Чтобы вошек не было. С вошками в лагерь не берем.

– Бреете на проходе? – пошутил папа.

– Что-то типа того, – засмеялась товарищ Маргарита.

Она повела нас к небольшому одноэтажному домику.

– Таких домов на территории лагеря ровно десять. В каждом домике – по две комнаты, большая рассчитана на десять детей, а маленькая комнатка для вожатой. Лагерь строился таким образом, чтобы во время войны с империалистическими странами быстро превратить его в военную часть, – с гордостью рассказывала товарищ Маргарита. – Домики легко можно переоборудовать в казармы, справа, там, где мы проводим утренние и вечерние линейки, тренировочный плац, а местоположение лагеря такое, что артиллерийским огнем его не накрыть.

– Бомбоубежище имеется? – иронически улыбнулся папа.

Товарищ Маргарита посуровела лицом:

– Кстати, начальник лагеря Гарегин Сергеевич – подполковник в отставке!

Как только Манька услышала про войну с империалистическими странами, она тут же втянула пузо, собрала губы в куриную жопку и строго глянула на меня – слышишь?

Я мелко затряслась в ответ. Судьба нашей родины, со всех сторон окруженной враждебными империалистическими странами, не давала нам покоя. Каждая из нас была готова хоть завтра на войну – защищать единственную державу в мире, которая ратует за свободу, братство и равноправие с угнетенными неграми Южной Луизианы.

Меж тем товарищ Маргарита, задетая папиным ироническим тоном, не на шутку разошлась.

– Вы не смотрите, что домики кажутся хлипкими. Они выдерживают ударную волну любой силы. – И она для наглядности несколько раз постучала кулаком по стене возле входа. Со стены тут же отвалился большой кусок штукатурки и шмякнулся ей под ноги.

– Показывайте лучше комнату девочек, – вздохнул папа.

В комнате девочек немилосердно пахло краской. Дощатые полы радовали глаз кумачовыми негустыми мазками поверх прошлогоднего зеленого, в широкие щели между досками кое-где пробивалась трава. Вдоль стен стояли железные кровати с панцирной сеткой, на «незанятых» свернутыми рулонами лежали матрасы и топорщащиеся перьями кусачие подушки. Остальные кровати были застелены зелеными пледами. В углу комнаты стояла одинокая ветхая тумбочка.

– Ура, тумбочка! – обрадовалась Манька и дернула за дверцу. Дверца со скрипом отошла от петель и осталась у нее в руках.

– Нужно осторожнее, – назидательно выговорила товарищ Маргарита и прислонила дверцу обратно к тумбочке, – это одна тумбочка на всех, хранить здесь будете мыло, зубные щетки и пасту.

Я расстелила матрас и села на кровать. Сетка, убийственно скрипнув, повисла гамаком. Я надавила сильнее и нащупала попой пол.

– Кровати старые, да, – потупилась вожатая, – зато полы свежеокрашенные.

– Это мы уже заметили, – снова вздохнул папа.

Дальнейшая беглая экскурсия по лагерю ввергла отца в ужас. Чтобы помыть руки, нужно было отстоять большую очередь к трем рукомойникам, прибитым к стене столовой. Туалет девочек представлял собой насквозь продуваемое деревянное сооружение с пятью отверстиями в полу. За тонкой стенкой с многочисленными щелями находился туалет мальчиков. Над дырами в полу, отчаянно жужжа, летали зеленые толстые мухи и пчелы. По углам, выедая глаза, смердели кучки хлорки.