При мобилизации резервные бригады разворачивались в дивизии, увеличиваясь по меньшей мере в два раза. Резервисты, прошедшие службу под знаменами 10 и более лет раньше, по данным японской разведки, проходили обучение сроком не более 3 месяцев, иногда этого не хватало для того, чтобы подготовить их к бою{1617}. На самом деле японцы ошибались, весной и летом 1904 г. сроки подготовки резервистов были гораздо менее длительными. Кроме того, долгое пребывание в дороге не использовалось командованием должным образом. Корпусные учения и штабные игры не проводились, между тем большое количество вновь прибывших офицеров, от ротного до бригадного уровня, вынуждены были знакомиться с войсками по пути на фронт. Исключения носили единичный характер{1618}. Если командование не находило чем занять подчиненных, то ничего не делавшие люди сами находили себе занятия по пути на фронт. Игра в карты, употребление спиртных напитков — все это имело место в воинских эшелонах{1619}.

Не удивительно, что, вступив в бой под Ляояном «с колес», 54-я дивизия просто не могла проявить себя в качестве боеспособного соединения. Ее командир считался в Николаевской Академии специалистом по суворовским действиям в Италии и был большим поклонником наступательных действий во что бы то ни стало. «Всякий начальник отряда, — утверждал он в 1895 г., — должен отдать предпочтение наступательным действиям, так как ими достигаются наибольшие результаты. Только в исключительных случаях, и то лишь временно, можно прибегнуть к обороне. Для наступления требуется твердая воля, готовность принять на себя ответственность, даже когда превосходство сил над неприятелем становится сомнительным. Тот, кто избегает ответственности, естественно склонен к оборонительным действиям. Конечно, следует считаться с топографическими свойствами местности, но главною данною остается все же живая сила — наши и неприятельские войска. Энергичное решение поднимает дух наших войск и угнетает дух неприятеля; оно может, потому, в значительной степени уравновесить невыгоды местности»{1620}.

Примерно так Орлов и действовал в Манчжурии, забывая, что войска, которые находились под его водительством, существенно отличались по уровню слаженности и подготовки от суворовских, с которыми можно было наступать, не считаясь с «невыгодами местности». Перед прибытием подкреплений шли непрерывные ливни, поля гаоляна превратились, по воспоминанию участника боев, «в какое-то сплошное болото, настолько топкое и грязное, что двигаться по нему без дорог, кроме самого медленного шага, решительно не было ни малейшей возможности»{1621}. В эти топи и была спешно отправлена дивизия Орлова. «Необстрелянных и немолодых резервистов этой дивизии, — вспоминал ген.-м. Б. В. Геруа, — прямо из поездов направили от станции Янтай для контратаки обходивших японцев в лес гаоляна; здесь наши пензенские бородачи, дети открытых полей и широкого обзора, совершенно потерялись и дрогнули при первых японских шрапнелях. Дивизия рассеялась и с трудом собралась позже к Янтаю»{1622}.

Неподготовленной дивизии, состоявшей из запасных необстрелянных солдат 35–40 летнего возраста, поручили весьма сложную задачу и последствия этой ошибки переросли по важности масштабы простого поражения. Заняв высоты, Орлов покинул их утром, выстроив войска в колонну длиной примерно в 3 км{1623}. Вскоре, по словам участника атаки, «…наступила непроглядная ночь. В гаоляне было совершенно темно. Ориентироваться, держать связь и управлять боевым порядком не представлялось никакой возможности, но полк со страшными усилиями продвигался вперед. Люди усталые двигались в гаоляне, спотыкались и падали, другие отставали и отбивались»{1624}. Уровень управления атакой оставлял желать лучшего. «Они не приняли никаких мер для прикрытия своего наступления передовыми отрядами или разведчиками, — отмечал наблюдавший этот бой издали британский атташе, — и допустили, чтобы голова колонны была захвачена в сомкнутом строю, среди низких, поломанных кряжей и оврагов, близ деревни Таяо и между двумя рядами холмов. Здесь русские были разбиты и отброшены в большом беспорядке…» Затем они вновь были настигнуты бригадой японской пехоты и окончательно разгромлены{1625}.

«Войска в гаоляне совершенно потерялись, — отметил 25 августа(7 сентября) в своем дневнике Куропаткин, — стреляли друг в друга и ходили друг на друга в штыки»{1626}. Дивизия действительно понесла значительные потери, сам Орлов ранен. «Толпы запасных постепенно разбрелись, — отмечал свидетель произошедшего, — и начатое сравнительно в порядке движение некоторых частей назад скоро получило характер полного развала. Японцы потеряли в схватке с отрядом ген.-м. Орлова только 181 человека; наши потери достигали 1502 человек, и объясняются главным образом стрельбой по своим. Войска совершенно потеряли ориентировку, и, отступая, отстреливались во все стороны… Не так важно было исчезновение с поля сражения 12 батальонного отряда ген. Орлова, как тяжело было моральное впечатление, произведенное этим эпизодом на войска всей Маньчжурской армии»{1627}.

Впечатление у противника, естественно было совсем другим. «Штаб армии, — отмечал Гамильтон, — считает за необычное счастье, что там, как раз, где угроза была так велика, орудие для выполнения оказалось столь низкого качества. Штаб убежден, что все люди у Орлова были запасные. Странно действительно, что японцы, двинувшиеся в первый раз в запутанную местность, которорую русские, не смотря на все, должны были знать вдоль и поперек, могли застигнуть врасплох и разрушить планы неприятеля с такой изумительной легкостью, лишь только тот решился оставить свои окопы»{1628}.