– Не твое дело.

– Зачем ты следил за мной?

– Мое дело.

– После того, как ты поднял на меня нож, нет. Теперь и мое тоже.

Бонневиль снова пожал плечами.

– Где Лира?

Юноша моргнул, открыл рот, передумал, попробовал отхлебнуть кофе, обжег рот и с грохотом поставил чашку на стол.

– Значит, ты сам не знаешь? – выдавил он через минуту.

– Мне все известно. Ты следишь за ней. Я знаю, что тебе от нее нужно, и знаю, как именно ты используешь алетиометр. Откуда я это знаю? Ты оставляешь след, мальчик, ты в курсе?

Бонневиль, прищурившись, пожирал его глазами.

– Она сразу же это поняла, – продолжал Малкольм. – След за тобой тянется через пол-Европы. Они уже идут за тобой и скоро схватят.

Глаза Бонневиля на миг вспыхнули, словно он собирался улыбнуться, но вовремя остановился. «Он что-то знает», – подумала Аста в голове у Малкольма.

– Наглядная демонстрация пределов твоих познаний, – сказал юноша. – Что за след? Что ты имеешь в виду?

– Этого я тебе не скажу. Чего хочет Деламар?

– Девчонку.

– Кроме этого. Чего он хочет добиться с этим своим Верховным советом?

«Зачем Деламару Лира?», – вот что на самом деле хотел спросить Малкольм, но понимал, что на этот вопрос ответа все равно не добьется.

– Он всегда хотел власти, вот и все, – сказал мальчик. – Теперь он ее получил.

– Рассказывай, в чем там дело с розами.

– Об этом я ничего не знаю.

– Еще как знаешь. Выкладывай.

– Мне это не интересно, поэтому я никогда не обращал на эту тему внимания.

– Тебе интересно все, что способно дать хоть каплю власти, так что про розы ты явно слышал. Что известно Деламару?

– Зачем я буду тебе что-то рассказывать? Какой в этом смысл?

– Вот об этом-то я и говорил. Ты дальше своего носа ничего не видишь. Открой глаза! Смысл – в том, чтобы не враждовать со мной. Говори, что Деламар знает о розах.

– И что я за это получу?

– Я не сверну тебе шею.

– Я хочу знать про след.

– До этого ты и сам додумаешься. Не тяни. Итак, розы?

Бонневиль сделал еще глоток кофе. На сей раз его рука не так дрожала.

– Несколько недель назад к нему приходил человек. Грек… сириец… – не знаю. Может, еще дальше с Востока. У него был образец розового масла откуда-то из Казахстана или типа того. Лобнор. Да, они упоминали Лобнор. Деламар отправил образец на анализ.

– И?

– Это все, что мне известно.

– Этого мало.

– Это правда все!

– Что насчет оксфордского дела, которое пошло не так?

– К этому я отношения не имею.

– Стало быть, ты о нем знаешь? Уже что-то. За ним ведь тоже стоял Деламар.

Бонневиль презрительно пожал плечами. А мальчик явно приходит в себя. Пора снова сбить с него спесь.

– Твоя мать знала, как умер отец?

Мальчик снова заморгал, открыл рот, закрыл, затряс головой. Схватил было чашку, но тут же поставил – так у него тряслась рука.

– Что тебе известно о моем отце?

– Больше, чем тебе, ясное дело.

Ястребиха соскочила с плеча юноши на стол и вцепилась когтями в скатерть, собирая ее в складки. Яростный взгляд ее желтых глаз впился в Малкольма; Аста встала на соседнем стуле, пристально наблюдая за ней.

– Я знаю, что это ты его убил, – прошипел Бонневиль. – Ты убил моего отца.

– Не глупи. Мне было тогда лет десять или одиннадцать.

– Я знаю твое имя. Я знаю, это был ты!

– И как же меня зовут?

– Мэтью Полстед! – выплюнул тот.

Малкольм вынул паспорт – на сей раз настоящий – и показал его юноше.

– Видишь? Малкольм. Никакой не Мэтью. И вот рядом дата рождения. За одиннадцать лет до гибели твоего отца. Тогда был страшный потоп, и он просто утонул. А Мэтью – это мой старший брат, он нашел тело твоего отца в Темзе близ Оксфорда. И никакого отношения к убийству, поверь, не имел.

Паспорт он спрятал. Мальчик выглядел одновременно растерянным и разгневанным.

– Если он нашел тело, значит, он украл алетиометр отца, – угрюмо пробурчал он. – Я хочу его назад!

– Про алетиометр я слышал. А еще про то, как твой отец обращался со своим деймоном. Ты об этом слышал? Думаю, это может передаваться по наследству.

Рука Бонневиля машинально дернулась к шее ястреба – не то погладить, не то удержать, – но птица нетерпеливо захлопала крыльями и отодвинулась. Поставив передние лапы на стол, Аста внимательно смотрела на нее.

– Как он с ним обращался? – почти прошептал Бонневиль. – Говори!

– Сначала ты скажешь, что я хочу знать. Розы. Оксфорд. Алетиометр. Девочка. Смерть патриарха – всё. После этого я расскажу о твоем отце.

Глаза у мальчика сверкали не хуже, чем у деймона. Он напряженно сидел на краю стула, положил руки на стол и пытался прожечь Малкольма взглядом. Тот невозмутимо выдержал эту бурю. Через несколько минут Бонневиль опустил глаза, откинулся на спинку и принялся грызть ноготь.

Малкольм спокойно ждал.

– С чего начать? – буркнул, наконец, Бонневиль.

– С алетиометра.

– Что ты хочешь знать?

– Как ты научился с ним работать?

– Когда я был маленький, мать рассказала, как отец получил его от каких-то монахов в Богемии… или где-то еще. Они хранили алетиометр веками, но, узнав, что отец виртуозно владеет этим инструментом, поняли, что он должен находиться у него. Я сразу же решил, что когда-нибудь он будет моим, и начал читать все, что мог, о символах и способах их толкования. Как только ко мне в руки попал тот прибор, что хранился в Магистериуме, оказалось, что я понимаю его без труда. Они стали мне доверять. Я работал с алетиометром быстрее, лучше и точнее всех на их памяти и вскоре стал главным толкователем. Я спрашивал у него, что случилось с отцом, как он умер, где его алетиометр сейчас и еще много чего. Ответы привели меня к девчонке. Алетиометр отца сейчас у этой суки. Они убили его, а она украла инструмент.

– Кто же его убил?

– Оксфордцы. Может, твой брат.

– Я уже сказал тебе: он утонул.

– Черта с два ты об этом знаешь, раз тебе тогда было всего десять.

– Расскажи об этом твоем новом методе.

– Я его сам изобрел.

– Как?

Разумеется, тщеславие не позволило юноше промолчать.