подарки — по одному для каждого человека из прислуги. Кроме того, Вацлав вспомнил про многих детей и больных из деревни, мы обошли их и принесли каждому сверток с подарком.

Наш сочельник прошел мирно и счастливо. Кира широко раскрыла глаза, увидев прекрасное дерево, свечи на котором зажег для нее Татакабой, как она называла своего отца. На следующее утро я проспала допоздна, и меня разбудила вошедшая горничная. Она дрожала и была бела как бумага. «Ох, мадам! Когда я вошла в гостиную, то увидела, что рождественское дерево упало на пол. Это означает несчастье». Я вздрогнула. «Фамка, это глупость; это значит только, что оно потеряло равновесие, было перегружено с одной стороны. Не могу понять, как это вышло: я так аккуратно все сделал». Мы спустились вниз — посмотреть на дерево. Оно лежало там на полу, серебряные орехи рассыпались во все стороны вокруг него, а серебряная звезда разломилась на две части. Мы подняли дерево, привязали его, и я постаралась забыть об этом случае. В последние несколько недель перед этим Вацлав подолгу гулял один, теперь эти прогулки стали еще дольше; было похоже, что он над чем-то размышляет. Иногда я гуляла вместе с ним, и мы молча шли через лес, где тишину нарушало только журчание глубоко укрытого под снегом ручья, мчавшегося вниз с ледников.

В последнее время перед этим Вацлав не просил меня танцевать для него, как делал в предыдущие лето и осень, когда он просил меня замереть неподвижно на несколько минут, а потом начать танцевать и при этом просто стараться изгнать все мысли из ума. Вначале это меня удивило; потом я подумала, что это будет какой-то вид импровизации, которую Вацлав всегда считал «неартистичной». Он заверил меня, что это не импровизация. Через какое-то время я начала танцевать, странно околдованная узкими глазами Вацлава, которые он почти закрыл, словно хотел изгнать из себя все, кроме моего танца. Когда я закончила, он сказал, что я с изумительным техническим мастерством станцевала все роли его нового, недавно сочиненного балета (я этого не знала) — того, о котором он говорил: «пусть это исполнит Режан». Каждый раз я чувствовала себя так, словно выходила из транса, и странным образом делалась раздражительной в отношениях с окружавшими меня людьми.

Я часто спрашивала Вацлава о том, как он собирался развивать искусство балета, но он отмахивался от моего вопроса и снова погружался в свое великое молчание. Я не настаивала на ответе, потому что чувствовала: он создает идеи, которые я не всегда могу понять. Он видел на сто лет вперед, а у меня не было такого зрения. В таких случаях я вспоминала о том, как он умел разговаривать с учеными об их науке, причем всегда тоном знатока, и инстинктивно оказывался прав. Профессор Пихлер, великий венгерский математик, который тогда жил в Селерине и часто приходил к нам в гости, был поражен тем, что Вацлав не только понимал его проблемы, но был в состоянии обсуждать их с ним. Интерес Вацлава к механике тоже не ослаб. Он уже придумал устройство для притирания ветрового стекла автомобиля, а потом изобрел еще неизвестный тогда самозатачивающийся карандаш. «Фамка, пошли это Лоуренсу, он оформит патент». Я не принимала это всерьез до тех пор, пока кто-то другой не сделал то же открытие и не выставил свое изобретение на рынок. Теперь Вацлав пытался решить различные проблемы с механикой и упростить свою систему записи. Он работал до поздней ночи и ложился спать только на заре. Однажды, когда я лежала в постели из-за легкой простуды, Вацлав, который пил чай вместе со мной, подошел к окну и стал не отрываясь смотреть на озеро, которое снова было неподвижным и тихим. «Вацлав, что бы ты делал, если бы я вдруг умерла?» — «Работал бы, танцевал, творил, продолжал жить и воспитывал Киру». — «Ты бы не женился снова?» — «Нет. — Он стал говорить медленно, словно взвешивал каждое слово. — Брак — это когда человек встречает того, кто оказывается для него осуществлением его идеала, истины. Это происходит только раз в жизни, а с некоторыми людьми никогда. Нет, я бы не женился». — «Мы так счастливы, что иногда я почти боюсь, что случится какая-нибудь беда», — сказала я. «Да, иногда, должно быть, трудно продолжать жить, если тот, кого ты любишь, умер. Но мы должны продолжать. Мой дед был ужасным игроком. Он проиграл все, что имел, и застрелился; это было его большой ошибкой. Его жена умерла вскоре после этого. Это была трагедия».

Незадолго до этого разговора Вацлав начал делать покупки. К нам прибыли ящики с красками и пастелями. Я подумала, что их больше, чем нужно на год, но Вацлав объяснил: из-за войны возникла такая нехватка товаров, что разумнее сделать запас, пока есть время. Мне это показалось очень логичным.

Иногда я встречала Вацлава бегущим по той дороге, которая вела к Шантереле и была нашим любимым маршрутом для прогулок. Я не одобряла бег на дальние дистанции на этой высоте, считая, что это для него слишком большая нагрузка, и сделала замечание по этому поводу. Но Вацлав ответил, что балетные упражнения дают ему слишком мало возможности двигаться и поэтому ему приходится находить другие виды тренировки. Теперь он очень много молчал. Я пыталась говорить с ним на различные темы из области искусства, которые, как я знала, интересовали его, однако он давал мне лишь расплывчатые или уклончивые ответы. Но он в своих идеях ушел так далеко вперед, что мне казалось вполне естественным, что я не всегда могу следовать за его мыслями. Однажды в воскресенье мы решили поехать на санях в Малою. Кира была этому рада, и Вацлав в то утро был очень весел. Поскольку поездка туда занимала у нас почти три часа, мы с Кирой во время долгого пути очень проголодались. Дорога там была зимой очень узкая, потому что ее не расчищали после сильных снегопадов, и на некоторых участках всегда было свободное место для того, чтобы дождаться, когда встречные сани проедут мимо. Обычно Вацлав управлял санями осторожно и очень умело, но в то воскресенье он не ждал, а просто ехал вперед навстречу приближавшимся саням. Кони пугались, и мы могли перевернуться. Кучера ругались, но это ничего не меняло. Кира вскрикивала, а я просила Вацлава быть осторожнее, но чем дальше, тем яростнее он мчался навстречу чужим саням. Мне пришлось крепко схватить Киру и вцепиться в сани, чтобы не выпасть вместе с ней из