После ссылки в принудительный отпуск в марте 1911 г. П. Н. Дурново характеризовался современниками как «непримиримый враг» П. А. Столыпина, готовый на организацию убийства последнего[895].

При этом, по утверждению В. И. Гурко, П. Н. Дурново «руководствовался преимущественно личными соображениями и чувством личной неприязни к Столыпину»[896]. «Личное нерасположение [к П. А. Столыпину] у Петра Николаевича было», – подтверждает С. Е. Крыжановский[897]. Основания для этого, по-видимому, были. Так, когда П. Н. Дурново решил «прибрать к рукам выборы» в I Думу и попытался через посланных чиновников «внушить» эту идею губернаторам, П. А. Столыпин уклонился от этого поручения[898]. Будучи саратовским губернатором, П. А. Столыпин помнил об имении П. Н. Дурново (так, собираясь в начале июля 1905 г. в поездку по Сердобскому и Петровскому уездам, чтобы «лично воздействовать на крестьян», он намеревался заглянуть и в Трескино[899]), однако осенью 1905 г. оно в ряду многих других было разорено. Саратовские помещики были озлоблены на губернатора, и не без основания[900]. Возможно, эти чувства разделял и П. Н. Дурново.

В марте 1906 г. они разошлись в оценке положения в Саратовской губернии: «губернатор не шел в своих требованиях далее объявления некоторых уездов в усиленной охране», министр же находил положение губернии «настолько тревожным, что введение в ней, частью или полностью, военного положения являлось бы мерой вполне целесообразной»[901].

Превратное представление о мотивах оппозиции П. Н. Дурново сложилось в результате сознательной и целенаправленной клеветы его политических противников. Так, весной 1909 г. они истолковали позицию П. Н. Дурново и его единомышленников по законопроекту о Морском генштабе как «голую интригу», продиктованную желанием «спихнуть Столыпина, добиться реакционного министерства, кинуть Думу влево, а затем, может быть, ее и распустить»; при этом, выставляя себя патриотами, утверждали, что «о России никто из этих господ не думает»[902].

Такого рода инсинуации, громко и широко раздутые тогда, а затем закрепленные в советской историографии, не имеют под собой ничего реального. «Что касается вопроса о генер[альном] штабе морского министерства, – писал в частном письме А. С. Стишинский, – то Вы правы, указывая на нарастание всякого вздора в газетных о нем статьях. Вопрос очень простой и имеет чисто политическое, принципиальное значение и вовсе не поднят с какими-то посторонними целями свержения Столыпина, о чем в нашей среде никто не думает. Единственное правильное толкование закона установляет, что дело Г[осударственной] думы и Г[осударственного] совета ассигновать кредиты на военные учреждения, утверждение же штатов в пределах этих кредитов принадлежит Верховной власти, по представлениям Военного Совета. Бесспорно, что при обсуждении кредитов законодательные учреждения могут входить в рассмотрение частных итогов, из которых слагается кредит и, сообразно своему на то взгляду, уменьшать кредит, но утверждение штата, т. е. определение числа должностных лиц, содержания их и т. д. не их дело. Поэтому Шубинский в своем разговоре с репортером “Нового Времени” допустил несомненную передержку. В указанном выше смысле Гос[ударственный] Совет большинством голосов высказался в прошлом году. Морской министр в своем последнем представлении в Думу просит утвердить кредит, штат же приложен только для сведения, а Дума и его утвердила. В Гос[ударственном] Совете правительство в лице Коковцова распиналось за принятие решения Думы под тем луковым соусом, что этот частный случай не может предрешать общего вопроса о компетенции Думы в делах этого рода, и все министры голосовали по приказу Столыпина за Думу, и этим дали центру перевес. Вот правда в этом деле без прикрас»[903].

Оппозиция П. Н. Дурново имела своей основой иные, более весомые обстоятельства.

В беседе с другом юности бароном Ф. Ф. Врангелем летом 1907 г. П. Н. Дурново так отозвался о П. А. Столыпине и его политике: «По моему мнению, П. А. Столыпин, человек безусловно достойный и мужественный, грешит тем, что слишком много придает весу общественному мнению».

Роспуск II Думы и изменение избирательного закона П. Н. Дурново одобрял, однако с оговорками. Он находил этот шаг правительства «слабым, а потому не соответствующим» своим взглядам: «Поводов было достаточно распустить их, а теперь сделали это с обходцем: не назначили прямо крайнего срока ответа на требование министерства, вдруг как бы испугались возможности благоразумного решения Думы, скоропалительно закрыли пресловутый парламент, с которым нянчились, как с серьезным законодательным собранием, тогда как его несостоятельность, вернее сказать – непристойность, была давно очевидна. Cest le ton gui fait la chanson[904]; власть, себя уважающая и желающая, чтобы ее уважали, должна во всем и всегда действовать прямо, открыто, твердо и честно. Все эти оглядыванья направо и налево, выплясывание то на одной, то на другой ноге, суть признаки слабости и потому вредны».