Избирательный закон, продолжал он, «надо было изменить, в этом, конечно, ни один здравомыслящий человек не сомневается, но я и здесь не вижу каких-либо определенных, для всех понятных, руководящих начал. Так себе, взяли да на глаз прикинули: прибавим-ка тут столько-то голосов, там скинем столько-то, авось ладно выйдет! Да и срок новых выборов слишком близок».

П. Н. Дурново не против временных положений и полевых судов: «Время несомненно ненормальное, и потому для защиты мирных граждан требуются и особые меры, как это было и бывает и в самых правомерных государствах. Но военные суды – это не произвол. Они в областях, охваченных смутою, ведают совершенно определенного рода преступлениями и к этим исключительным правонарушениям применяют сокращенные формы правосудия и более строгие меры наказания, чем суды обыкновенные. Но нельзя применять эти определенные формы произвольно, в одной губернии так, в смежной иначе, смотря по личным взглядам местного сатрапа. Это не сила власти, а дикий произвол».

П. Н. Дурново не разделял надежд на правительство Столыпина: «Я думаю, что нам еще предстоят большие испытания и что, может быть, тогда потребность в мощной руке и выведет сильного человека из мрака неизвестности. Но это так только, мечты для собственного утешения, не основанные на фактах, а только на личном желании»[905].

«Столыпин страшнее революционеров, – говаривал он, по утверждению газеты. – Он разрушает государственность России. Мне легче видеть министром внутренних дел любого социал-демократа, чем Столыпина. Он вносит туман и смуту. Он подрывает самые корни российского строя»[906].

П. А. Столыпин, в свою очередь, говорил: «Если я уйду, меня может сменить только кто-нибудь вроде Дурново или Стишинского. Я глубоко убежден, что и для правительства, и для общества такая перемена будет вредна. Она может остановить начинающееся успокоение умов, задержать переход к нормальному положению, может даже вызвать Бог знает что»[907]. Николаю II в марте 1911 г. П. А. Столыпин заявил: «Ваше Величество, если вы одобряете в общем мою политику, направленную к постепенному, все более широкому приобщению общественности к государственному управлению, то благоволите исполнить мои пожелания, без чего я работать в избранном направлении не могу. Но, быть может, Ваше Величество находите, что мы зашли слишком далеко, что надо сделать решительный шаг назад. В таком случае увольте меня и возьмите на мое место П. Н. Дурново»[908].

Отношение П. Н. Дурново к реформам П. А. Столыпина определялось не чувствами его к личности премьера, а соображениями политической осторожности и предусмотрительности.

Что же делало П. Н. Дурново столь осторожным и умеренным? Главным здесь было, нам представляется, отношение к крестьянской массе. Мужик воспринимался как враг, удовлетворить требования которого было немыслимо; заключить соглашение с ним – невозможно. Такое восприятие крестьянства, общее для правой части политического спектра после 1905–1906 годов[909], остановило П. Н. Дурново перед не одним законопроектом из программы Столыпина.

Так, выступая 19 мая 1914 г. в Государственном Совете против волостного земства, он говорил: «Новый закон передает все дело местного управления и хозяйства в руки крестьян, – тех самых крестьян, которые только 8 лет тому назад грабили и жгли землевладельцев и которые до настоящего времени хранят в себе земельные вожделения за счет помещиков. Подавляющее большинство неразвитых и несостоятельных людей в новых волостных учреждениях будет стремиться перенести бремя расходов на более состоятельное меньшинство. Отсюда, прежде всего, последует потрясение едва-едва приходящих в порядок расшатанных грабежами и поджогами 1905–1906 гг. экономических отношений. Поэтому я нахожу, что рискованно создавать самоуправляющиеся единицы, смешивая в них большое число людей неимущих с весьма малым числом имущих, совершенно различных по воспитанию, образу жизни и обычаям, и, наконец, самое главное, когда все помыслы неимущих направлены к отобранию земли у имущих. Вообще, образование местных самоуправляющихся организаций может обещать успех только при условии существования на местах имущественно-обеспеченного большинства. Новые формы землевладения, следует надеяться, помогут образованию класса мелких, но состоятельных собственников, которые и будут служить фундаментом, на котором наши потомки построят всесословную волость. Дело это затеяно несвоевременно. Я отнюдь не закрываю глаз на несовершенства и неурядицу существующего положения, но, к сожалению, далеко запоздавшие условия и отношения нашей жизни не дозволяют резко их изменять и необходимая в таких вопросах политическая осторожность требует от нас жертвы, для одних большей, для других меньшей. Жертва эта есть отклонение перехода к постатейному рассмотрению»[910].