— И как я не сообразил привезти ей чистые вещи! — сокрушался Спенс, когда Дэвид проехал тоскливый микрорайон типовой застройки и въехал на тюремную автостоянку, которая была не намного лучше утоптанного поля.

— Она все равно не сможет прямо здесь переодеться, — заметил Дэвид. — Шампанское было бы куда лучше, но мы и об этом не подумали.

— Шампанское мы выпьем сегодня вечером, на «Фабрике», — решил Спенс. — Или нет; лучше дождемся, когда дело наконец закроют, потому что это уже скоро произойдет, я точно знаю.

— Я тоже, — уверенно заявил Дэвид.

Слишком волнуясь, чтобы оставаться в машине, Спенс вышел наружу и пошел к тюрьме.

— Интересно, откуда она выйдет, — размышлял он, когда к нему присоединился Дэвид. — Давай осмотримся здесь, поглядим, что да как.

Когда они вышли с автостоянки, то уперлись взглядом в беспорядочную группу зеленовато-серых зданий напротив, сбившихся в кучу за высоким забором, поверх которого шли ряды колючей проволоки и цепь камер.

— У меня просто в голове не укладывается, что она сейчас находится там, — пробормотал Дэвид, ежась от холода.

— Уже недолго осталось, — напомнил Спенс.

Хотя они и так знали, что по понедельникам посетителей не пускают, они остановились почитать надпись на входе для посетителей.

— Она точно должна выйти отсюда, — решил Спенс. — Похоже, другого выхода нигде нет.

Дэвид смотрел в другую сторону.

— Боже, как ты считаешь, что это такое? — спросил он, кивком головы указывая на готическое чудовище, взгромоздившееся, словно замок графа Дракулы, на вершине соседнего холма и окруженное деревьями.

— Понятия не имею, — пробормотал Спенс, — но не хотел бы я оказаться там после наступления темноты.

Дэвид задрожал, затем достал из кармана зазвонивший телефон.

— Дэн, — сообщил он Спенсу, принимая звонок.

— Она уже вышла? — поинтересовался Дэнни.

— Нет, но мы возле тюрьмы.

— Хорошо. Скажи Никки, что я хочу поговорить с ней, как только вы сможете передать ей трубку.

— Сделаю.

— Как там Спенс?

Дэвид покосился на друга.

— Немного взволнован, но держится хорошо.

— Скажи ему, что все получится. Я не могу сейчас вдаваться в подробности, но позже обязательно все расскажу.

Нажав кнопку «отбоя», Дэвид подошел к Спенсу и встал рядом с ним возле входа для посетителей. Забор вокруг был сплошной, так что заглянуть за него было невозможно. В одних воротах было маленькое окошко, но оно было плотно закрыто, и, сколько они ни прислушивались, с той стороны не доносилось ни звука.

Минуты шли, и холодный ветер начал поднимать мусор из сточных канав, рассеивая его по дороге, как жуткое конфетти. Голые ветви деревьев тянулись ввысь, словно пальцы скелетов. Место было таким же унылым и безмолвным, как забытая могила.

К трем часам Спенс уже был готов начать колотить в ворота.

— Что-то случилось, — решил он, пытаясь не поддаваться панике, — а никто и не пошевелится, чтобы сообщить нам.

Дэвиду очень хотелось как-то убедить его в обратном, но назначенное время уже истекло, а в ворота никто не входил и не выходил из них.

— Это уже смешно! — нервничал Спенс, резко открывая телефон. — Я сейчас позвоню этой, как ее, Фелисити, и спрошу, что ей известно.

Быстро набрав номер, он начал мерить шагами площадку в ожидании ответа. Дэвид не спускал глаз с его лица, разделяя напряжение друга и испытывая желание вопить и стучать в ворота, словно от этого будет какой-то толк.

— Фелисити? — пролаял Спенс в трубку. — Это Спенсер Джеймс. Да, мы в тюрьме, но ничего не происходит. Я знаю… Я…

— Спенс, подожди, — перебил его Дэвид. — Смотри. Ворота открываются.

Спенс мгновенно обернулся, и, когда ворота распахнулись, в них появилась надзирательница с зализанными назад светлыми волосами, явно ожидавшая их прихода.

Спенс закрыл телефон. Сердцебиение у него участилось, разнося по венам страх. Что происходит? Где Никки?

И тут неожиданно появилась она: лицо бледное, как осеннее небо, глаза опухшие и со следами кровоподтеков. Едва заметив Спенса, она сорвалась с места и не останавливалась, пока не оказалась в безопасности его объятий.

— О, благодарение Богу, благодарение Богу, — повторял Спенс, крепко обнимая ее, а Дэвид обнимал их обоих. — Я уже начал думать… Я не знаю, что, черт возьми, я думал. Ты как?

— Нормально, — прошептала она. — Там … Я… Это не имеет значения. — Не надо говорить ему, что ее только что выпустили из лазарета. Все уже позади, она жива, и он рядом, и Дэвид тоже, и все, чего она хотела, это продолжать обнимать их, крутиться, вертеться, взмывать и падать, словно жаворонок в небе, и упиваться своей свободой, словно она так же материальна и драгоценна, как сам Спенс.

— Нам нужно знать, Ник, — сказал Спенс, пока Дэвид вез их домой, — отпирала ли ты дверь первому парамедику?

Никки моргнула, пытаясь вспомнить; затем, когда она осознала важность вопроса, в ее испуганных глазах появилась тревога.

— Нет, — ответила она, — не отпирала. А что? Он говорит, что, когда он приехал, она была не заперта? Наверное, так и было, потому что я точно знаю, что не впускала его.

Чуть не расплакавшись от облегчения, Спенс уточнил:

— Ты абсолютно уверена, что не подходила к двери после того, как набрала «999»? — Он знал, что нужно быть на сто процентов уверенным.

— Абсолютно. Я записала в дневник все, что произошло, потому что подумала, что это может как-то помочь, и я знаю, что не отпирала дверь. Клянусь, я не оставляла Зака даже на секунду.

— А ты не заметила, что дверь открыта, когда пошла в спальню отдохнуть, или потом, когда спустилась в гостиную?

— Нет. Если бы заметила, я бы заперла ее, верно?

— Конечно.

— Мы опросили почти всех соседей, — вмешался Дэвид, — и никто ничего не видел и не слышал. С теми, кого не было дома, мы собираемся поговорить сегодня вечером. Ты, конечно, не удивишься, когда я скажу тебе, что сварливый старый хрыч напротив не открыл нам.

Никки встретилась с ним взглядом в зеркале.

— Вообще-то, если кто что и мог видеть, так это он, — заявила она. — Он никогда ничего не пропускает, потому что постоянно сидит за своими жуткими занавесками, словно высохший старый карлик, переполненный ужасной злобой. Кто из вас ходил к нему? Если ты, Дэвид, то понятно: он никогда не откроет дверь иностранцу, а с его точки зрения, ты стопроцентный чужак.

— Мы ходили вместе, — сказал Спенс. — И ты права, он сразу же начал орать о пакистанцах, как и всегда, расистский ублюдок; и потому мы просто ушли.