24 июня 1941 года. 22 часа 50 минут.

Москва, Кремль, кабинет товарища Сталина

— Пройдите, товарищи… — пригласил Поскребышев.

И в кабинет вошли друг за другом двое военных: один прославленный в песнях народный герой, второй Кавалер Почетного Революционного оружия, Маршал Советского Союза и второй — победитель японцев при ХалхЫн-Голе, впрочем, «органически ненавидящий штабную работу», генерал армии…

— Ну что, товарищ Жюков… как Ваше мнение о положении на Западном фронте?

— Товарищ Сталин, наши войска громят фашистов, и скоро мы их совсем разобьем сначала в приграничном сражении, а потом будем добивать фашистского зверя в его логове! — бодро ответил Жуков.

Сталин, печально отмахнувшись от него рукой, как от юродивого на паперти Успенского Собора, только и сказал:

— Ну, это не серьезно![166]— и продолжил, обращаясь уже к Буденному: — А твои соображения, Семен Михайлович? Ты знаешь, что сейчас делается в Белоруссии?

— Нет, товарищ Сталин, ни хера я не знаю! — лихо и бодро доложил Буденный, большими пальцами поправив свои знаменитые усы.

— Семен Михайлович, почему?! — оторопел Сталин. — Ты ведь не драгунский вахмистр, ты — заместитель Наркома!

— Так я же заместитель по тылу… — обиженно ответил Буденный. — А оперативными вопросами ведает Генштаб, и его начальник (свирепый проблеск орлиных кавалерийских глаз из-под мохнатых бровей)… Его начальник меня к ним — не допускает…

— Это же глупость! Почему ты не сказал мне об этом раньше?

— Как же, скажешь тебе… — ворчливо буркнул Буденный и уже гневно, в сердцах, добавил: — Размордел ты, Коба! Забронзовел… На кривой козе к тебе не подъедешь… Чайку уж попить к тебе не зайдешь, как бывало подо Львовом… Цербер твой не пустит! А? Вот дела! МЕНЯ не пустит, а? Чапая Василь Иваныча ты бы тоже, наверное, не пустил бы без доклада, а, Коба? Что? Молчишь? Ну, молчи, молчи…

Сталин, склонив голову, с горечью молча слушал тяжелые, обжигающие, как расплавленный свинец, слова… потом… С громким, как выстрел, хрустом сломалась трубка в сталинской руке…

— Все, СемЭн Михайлович… Все, я сказал! Хватит!!! — Сталин секунду помолчал, преодолевая собственный гнев, потом сказал, с превеликим трудом, насилуя себя: — Прав ты, наверное. Во всем прав. Но некогда нам обиды вспоминать. Беда у нас… Владимир Ильич нам государство оставил, чтобы мы его рОстили и лелеяли, а мы его чуть не просрали… Дэди шэни. Потому… Слушай сюда!

Сталин подошел к своему письменному столу, взял лист бумаги с машинописным текстом:

— Есть решение Политбюро — образовать особый фронт. Резервный. Назначить командующим армиями второй линии стратегической обороны товарища Буденного. Членом Военного Совета назначить секретаря ЦК ВКП(б) товарища Маленкова. Поручить товарищу Буденному организовать штаб, с местопребыванием в Смоленске. Задача Фронта: немедленно выстроить оборонительный рубеж — Западная Двина, Полоцк, Витебск, Орша, Могилев, Мозырь. Для обороны используешь силы 13-й, 19-й, 20-й, 21-й и 22-й Армий. Кроме того, начинай формировать тыловой оборонительный рубеж — по линии Селижарово, Смоленск, Рославль, Гомель силами 24-й и 28-й Армий Резерва Ставки. Возможно, еще подбросим две армии Московского Народного Ополчения… Времени у тебя нет совсем. Так что давай пиздуй, прямо сейчас!

— Это дело! Это задачка по мне! — оживленно, с неожиданной, даже неуместной при данных обстоятельствах радостью сказал Буденный. — А начштаба ты дай мне товарища Соколовского — я с ним в Штабе Московского военного округа три года работал. И с Северного Кавказа ты мне дай генерала Доватора начальником кавалерии, а генерала Говорова — дай мне начальником артиллерии…

— Все дай тебе да дай! — с ласковой угрозой в голосе сказал Сталин. — Давай двигай отсюда булками, ты, старый мерин, пока мы здесь не передумали, и я товарища Мехлиса, не к ночи будь он помянут, к тебе политкомиссаром бы не забубенил!

— Мерин, мерин… Х-хе! Старый конь борозды не испортит! — выходя из кабинета и лихо ухмыляясь в свои знаменитые «буденновские» усы, весело ворчал Семен Михайлович. — А Соколовского-то я вроде у Кобы выцыганил… это уметь надо! — и цыкнул на невольно загородившего ему дорогу Жукова: — А ну, пшел на хер… брысь с глаз моих, щ-щ-щенок…

24 июня 1941 года. 22 часа 53 минуты.

Дорога Каменец — Пружаны

Танк «Беспощадный Красный Пролетарий Клим Ворошилов» умирал…

Не то, что немецкие национал-социалисты (не путать с приличными итальянскими fasisto!) так сильно ненавидели пролетариев — все-таки их «партай» была хоть и чисто немецкой, так ведь и рабочей тоже…

И лично Клим Ворошилов герру Клюге ничего лично дурного не сделал — ни собаку его не задавил, ни его жену… ну, ладно…

Но!

Может ли угрожать жизни человека простая косточка от маслины? Никоим образом!

А если она человеку попадет в верхние дыхательные пути? Вот то-то и оно…

Проклятый русский танк весомо, зримо и грубо встал немцам просто поперек горла.

Сначала он сжег колонну грузовиков с боеприпасами и продовольствием. Потом обидел немецких артиллеристов. Потом разгромил батарею самоходок. Потом просто встал — как гусеничный ДОТ, посреди дороги… Единственной дороги в этих топких, гиблых краях.

Подобраться к этому монстру с флангов было невозможно — дорога проходила среди белорусского болота. А с фронта и тыла немцев встречала русская броня.

Передовые немецкие части лишились снабжения. Тяжелораненых не могли эвакуировать в тыл, и они умирали.

Только экипаж танка в этом не виноват! Немцев никто не приглашал совершить увлекательную экскурсию в ад белорусских болот…

Озадаченные немцы подвезли отдельную роту самоновейших 5-см противотанковых пушек Pak.38 из корпусного батальона истребителей танков. Хорошее оружие, очень мощное, в германские войска начало поступать только год назад.

Долго долбали немецкие пушки русский танк — все три типа бронебойно-трассирующих снарядов использовали: с бронебойным наконечником, с приварной головкой и с бронебойным сердечником из вольфрама…

Любознательный Додик потом подсчитал — осталось на ижорской броне четырнадцать (!) синих пятен от прямых попаданий. Для русской экранированной брони это оказалось сущим пустяком.

А вот ответные гостинцы от Ивана Иваныча и от всего остального сплоченного коллектива Завода имени Сталина, в том числе от товарища Грабина лично, немецкие пушки отнюдь не перенесли. Почили в Бозе.

Потом немцами была подтянута 88-мм зенитка… Иван Иваныч позволил ей встать на позицию в 700 м, а затем аккуратно расстрелял, прежде чем расчет смог произвести хотя бы один выстрел.

Теперь в наступающей темноте к танку ползли немецкие саперы со взрывчаткой. А боезапас у танкистов был уже на исходе…