поведения. Севрюк исходил из того, что обе делегации самостоятельны, но находятся по одну сторону фронта, и потому программа мира у них должна быть общей. (Впрочем, Голубович, докладывая о ходе переговоров на заседании Малой Рады, утверждал иное. По его версии, он прибыл в Брест 24 декабря (6 января), и «[п]ерше, що ми вважали потрібним – побачитися з большевиками. На першім же засіданні виявилось, що йти разом ми не зможемо і йтимемо окремо»{1085}.) Троцкий же планировал было предложить всем участникам переговоров «признать делегацию Генерального Секрегариата Украины Представительством независимой [! – С. М.] Украинской республики и как таковое полномочным для ведения мирных переговоров». Не исключено, правда, что он, Троцкий, рассчитывал на то же самое, на что и Совнарком тремя неделями ранее, выражая готовность признать независимость Украины: что это будет «правильная» (с точки зрения большевиков) Украина. Существуют отрывочные свидетельства, что Троцкий перед выездом из Петрограда в Брест общался с киевскими большевиками и, возможно, с левыми украинскими эсерами. Как бы то ни было, советско-украинское единство в Бресте не сложилось – главным образом из-за того, что конфликт между Совнаркомом и Центральной Радой всё же продолжался. Советское правительство предложило Генеральному секретариату уладить конфликт путем переговоров, на что тот ответил отказом. В последние дни декабря секретарь Совнаркома Н. Горбунов передал по прямому проводу в Киев: «Насколько я знаю, все абсолютно возмущены уклончивостью Рады по вопросу о Каледине и калединцах, считают мир с такой Радой невозможным»{1086}.

В Киеве в это время продолжалось движение в сторону независимости de facto. Небольшая практическая деталь. Совнарком издал распоряжение о повсеместном переводе стрелки часов на час назад, то есть о возврате на зимнее время. Администрация Юго-Западных железных дорог и телеграфа не исполнила это распоряжение в силу постановления Генерального секретариата о неисполнении любых распоряжений Совнаркома на территории Украины. Это создало практические неудобства (поскольку и железные дороги, и телеграф на территории бывшей империи тогда еще представляли собой единый механизм). Предполагалось, что «в целях единства сношений, и несомненной целесообразности вопрос этот <…> будет, вероятно[,] разрешен в положительном смысле»{1087}. Однако 12 (25) января «Нова Рада» сообщила: «На останньому засіданні Генерального Секретаріату ухвалена постанова, про неперевод назад стрілки годинника на території України»{1088} (правда, в протоколах заседаний Генерального секретариата за те дни такое постановление не упоминается). Секретариат предполагал перевести стрелки на час назад («восстаносить нормальное время», по выражению «Киевлянина») одновременно с переходом на григорианский календарь (новый стиль), в будущем{1089}.

Вопрос же о целесообразности провозглашения независимости de jure вызывал горячие споры еще буквально за несколько дней до самого провозглашения.

Алексей Гольденвейзер вспоминал эпизод, связанный с выступлением Моисея Рафеса в Центральной Раде против независимости.

Делегация Центральной Украинской Рады в Бресте состояла из Голубовича, Севрюка и Левицкого. Мне пришлось присутствовать в заседании Рады, на котором эта делегация делала свой первый доклад; заседание было чрезвычайно характерным и интересным. Впрочем, речь шефа делегации и будущего украинского премьера Голубовича была, по обыкновению, бесцветна. Но большое оживление внес доклад Севрюка – совершенно еще молодого человека, чуть ли не студента, но при этом весьма неглупого и занимательного юноши. [Севрюк родился в 1893 году. – С. М.] Он не без юмора рассказал о препирательствах украинцев с большевистской делегацией. Наконец, третий делегат, Левицкий, в простоте душевной, никак не мог скрыть своего восторга по поводу выпавшей на его долю почетной миссии – представлять самостоятельную Украину на международной конференции. <…>

Рафес находился тогда как раз в полосе оппозиции против украинцев <…> Смысл его речи в Раде был тот, что украинская мирная делегация стремится использовать Брест в целях утверждения самостийности и что для этой цели ею сознательно предаются интересы России; и без того слабая позиция России на конференции еще ослабляется внутренним расколом, который не преминут использовать немцы. <…>

Ему отвечал с трибуны Шульгин, которому пришлось заступиться за своих коллег. Он в довольно сдержанной форме заявил, что мир приходится заключать, так как воевать мы больше не можем. Легко критиковать действия делегации, работающей при таких условиях. Но пусть товарищ Рафес лучше скажет, как же нам продолжать войну?

Дайте ему ружницу! – раздалось откуда-то с хоров.

Этот добродушный Zwischenruf[41] несколько разрядил атмосферу…{1090}

Достоверность этого рассказа под вопросом. Дело в том, что далее Гольденвейзер сообщает: «Вторично мне пришлось быть в Раде уже в начале января 1918 года», после чего говорит о заседании, происходившем безусловно до провозглашения независимости (к чему мы сейчас вернемся). Но Голубович, Севрюк и Левицкий 7 (20) января были еще в Бресте, а заседание Малой Рады, на котором они докладывали о ходе мирных переговоров, состоялось 12 (25) января, то есть после провозглашения независимости{1091}. Следовательно, Гольденвейзер либо перепутал порядок событий, либо – менее вероятно, коль скоро ему запомнилось выступление Голубовича – говорит об отчете первой делегации, в которой Голубовича не было.

В свою очередь, сторонники независимости требовали таковой как залога успеха мирных переговоров.

Энергичными пропонентами независимости оказались солдаты.

2 (15) января Украинская военная рада Кавказского фронта, осуждая приказ Крыленко, касавшийся охраны железных дорог на Украине, сделала заявление, несколько опережавшее время: «Фронтова Рада рішуче протестуе проте нахабного втручання Народніх Комісарів у справи Украіни, яка визнана всіма державами незалежною республікою»{1092}.

В Киеве вели себя реалистичнее, но, пожалуй, столь же пассионарно. Заседание киевского Совета солдатских депутатов совместно с полковыми комитетами гарнизона, в театре «Аполло», длилось два дня (!) и закончилось поздней ночью со 2 на 3 (15 на 16) января. Мирные переговоры в Бресте были центральной темой. «Собрание, – писал корреспондент “Киевской мысли”, – <…> носило напряженный характер вследствие борьбы с “самостийницким“ течением. Выступали г. г. Винниченко и Степаненко». Винниченко отметил, что политика Совнаркома ведет к срыву мирных переговоров{1093}; неизвестно, выступал ли он за или против самостийников – но известно, что последние собрали большинство голосов. Собрание приняло резолюцию, в которой говорилось, что «мир может быть выгоден для Украины только в том случае, если Украина объявит себя совершенно независимой и поведет самостоятельные переговоры со всеми воюющими державами». В этой же резолюции содержалось требование к Центральной Раде опубликовать четвертый универсал о самостоятельной украинской республике{1094}; это первый известный нам случай упоминания о таковом в печати.

Солдаты заявляли о своих требованиях и непосредственно в Центральной Раде. Вновь слово Алексею Гольденвейзеру:

<…> мне пришлось быть в