Под «державой» здесь, как это очевидно из контекста, понимается Россия. Пока всё вполне в духе III Универсала.

Большевики в Петрограде, естественно, в корне не согласны с мнением украинцев об отсутствии центральной власти. Они утверждают, что (перефразируя их лидера) "есть такая власть" – это они же сами, Совет народных комиссаров. И при этом они… признают независимость Украины, которую та еще и не думала объявлять!

В уже упоминавшемся разговоре Порша со Сталиным 17 (30) ноября последний заявляет, что большевики признают за нациями «прав[о] на полное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства». Правда, это государство, с их, большевиков, точки зрения, может быть только советским. И 2 (15) декабря года Совет Народных Комиссаров подтверждает эту мысль, заявляя: «Официально признавать независимую Украинскую республику советов с конфискацией земли у помещиков»{1055}. Та же мысль, хотя и косвенно, звучит в ультиматуме Центральной Раде. Петроградские большевики рассчитывали на то, что их коллеги в Киеве со дня на день возьмут власть в свои руки – и большевистскую Украину Совнарком тотчас же признает.

Сами же киевские большевики, судя по всему, не были сторонниками независимости. В конце ноября – начале декабря в Киеве дважды побывал проездом один из лидеров ленинской партии Григорий Зиновьев. (Перед тем у него произошел конфликт с Лениным: Зиновьев был противником монополии партии большевиков на власть. По всей видимости, он ездил в Елисаветград, где жила его семья, и останавливался в Киеве по пути туда и назад{1056}.) 25 ноября (8 декабря) он, как уже упоминалось, прочитал в оперном театре лекцию «Вторая революция и ее социально-политический смысл»{1057}, а 2 (15) декабря – еще одну лекцию, в том же театре{1058}. Владимир Затонский рассказывал о своей встрече с Зиновьевым (по его словам, это было в ноябре 1917 года, так что речь, по-видимому, о первом из двух визитов):

Ми сиділи в київському царському палаці, у кабінеті голови Ради робітничих депутатів. Розмова торкнулася нашої тактики щодо Центральної Ради, яка тоді вже виросла на досить серйозного ворога. Тов[ариш] Бош, фактична керівниця української організації під той час, знайомлячи мене з тов[аришем] Зінов’євим, напівжартома, напівсерйозно сказала:

– Ось наш український “націоналіст“. Він, здається, справді вважає, що треба серйозно рахуватися з українським національним рухом та на противагу до Центральної Ради утворити свій український партійний та радянський центр.

Тов[ариш] Зінов’єв тоді своєї думки не висловив, але більшість присутніх були щиро переконані, що Центральну Раду треба розігнати (тут я цілком з ними погоджувався), але тоді й гадки не може бути за якусь там Україну, бо все це – вигадки націоналістів{1059}.

Но и реальная, небольшевистская Украина по-прежнему не намеревалась объявлять себя независимой. 21 ноября (4 декабря) на третьей сессии Всеукраинской Рады крестьянских депутатов Винниченко отвечает на упрек одного из выступающих, который считал недостатком III Универсала то, что в нем не провозглашена самостоятельная Украина:

<…> інтереси трудового люду не вимагають тепер проголошення Самостійности.

Виголосивши Самостійність, ми матимемо зо всих боків своїх ворогів, з якими прийдеться воювати. Ми добиваємося утворення федерації і, коли Москва не захоче з нами федеріровать, нехай вона відокремлюється. (Оплески.){1060}

Идея независимости de jure по-прежнему приемлема, но еще не разумна. Для дальнейшего продвижения «окна» необходимы были новые толчки.

Одним из них стали отношения с Петроградом. Еще до ультиматума Совнаркома обозначились чисто практические моменты, которые подталкивали Украину к тому, чтобы решать свои проблемы самостоятельно. Характерна в этом смысле история появления украинских денег.

Петроградский переворот привел, кроме всего прочего, к кризису наличных денег. 2 (15) ноября в Киеве состоялось совещание представителей киевских банков под председательством Генерального секретаря финансов Михаила Тугана-Барановского. Основная тема совещания – недостача денежных знаков. Приняли решение: «Видати украінські цінні бумаги і гроші, але тоді, як би Украіна була довше одірвана од Петрограду»{1061}.

Через две недели Порш в разговоре со Сталиным ставит перед своим собеседником, как он выразился, «практический вопрос»:

Местные отделения государственного банка, обслуживающие фронт и тыл, а также промышленность, испытывают большие затруднения в денежном обращении, вследствие отсутствия денежных знаков. Это обстоятельство вызывает серьезнейшие осложнения в промышленности, в особенности в такой сезонной промышленности, какой является промышленность свеклосахарная, не говоря о том, что отсутствие денег может вызвать волнения в рабочей массе, которой[,] как равно служащим и чиновникам, нечем платить. Отсюда просьба посодействовать снабжению всех отделений государственного банка на Украине правильно и в достаточной степени деньгами.

Сталин отвечает: «Я сегодня же сообщу в совет народных комиссаров и не сомневаюсь ни на одну минуту, что будут приняты все зависящие от него меры»{1062}. Неизвестно, в какой степени Сталин выполнил обещание – но кризис продолжался. На очередном совещании в Генеральном секретарстве финансовых дел в конце ноября (по старому стилю) обсуждался вопрос о выпуске украинских бон, то есть заменителя бумажных денег. Приняли принципиальное решение – украинским деньгам быть! Возник следующий вопрос – чем эти деньги обеспечивать. Наметили три источника фондов: 1) доходы городов и земств Украины; 2) сахар; 3) процентные бумаги. Создали особую комиссию для разработки законопроекта об обеспечении будущих украинских денег из этих фондов. Решили также объявить конкурс на составление рисунков будущих украинских бон{1063}.

На заседании Генерального секретариата 1 (14) декабря выслушали доклад Ещенко о том, что «служащі залізниць і шосейних доріг просять замісць грошевоі виплати одержати харчові та инші продукти», а затем

Постановлено: доручити секретарству фінансів реквізувати папер для друкування грошей і реквізувати друкарню Кульженка. Для експедіціі грошей реквізувати помешкання лазарета проти типографіі Кульженка на Пушкінській вул[иці]{1064}.

На следующий же день утвердили текст надписей на деньгах. Новая валюта получала название «карбованец» и приравнивалась к российскому рублю{1065}. Теперь речь шла не о временных бонах, а о настоящих украинских деньгах. «Центральн[ой] Рад[е] <…> хочется создать еще один аксессуар законченного самостоятельного государства. Временная острая нужда в деньгах является при таких условиях лишь поводом для отделения от России еще в одной области – области денежного обращения»{1066}, – не преминул заметить Александр Билимович, профессор Киевского университета, заведующий кафедрой политической экономии и статистики (ученик Дмитрия Пихно и муж Аллы Шульгиной, сестры Василия Витальевича). С первым предложением трудно не согласиться.

Не у каждого независимого государства есть своя отдельная валюта, но наличие отдельной валюты – безусловно,