мертв». Очевидно, бизнесменша научного интереса не представляла. Художника и рабочего так и не удалось найти. А безработный Юрий Чжан оказался знакомым —это он посетил их ночью с миной на спине.

Когда Виталий вернулся на Пролетарскую, майор сказал ему — на всякий случай всё-таки запиской, —что принял окончательное решение эвакуироваться в Москву. Первым должен был выехать Ларькин с девушкой, а майор оставался до субботы «прикрывать отход». Кроме того, Борисов задумал ещё одно отвлекающее действие: в Москву был послан сигнал «выезжаем через неделю». Это означало, что одновременно с Ларькиным навстречу ему, как в школьной задаче, на машине должен был выехать прапорщик Ахмеров. Только, в отличие от персонажей из учебника, они не должны были встретиться.

Виталий сообщил, что Виктория Ван должна вернуться в Оренбург в пятницу вечером. А ему, Виталию, необходимо ещё разок наведаться к Ларисе. Борисов пожаловался, что чувствует себя, как слон в. посудной лавке — куда не повернись, всё рушится. Исследования гораздо удобнее продолжать в Москве. Надо сматывать удочки, а то вот так, без отдыха, в постоянном напряжении, они долго не продержатся.

Для сна они всё-таки выкроили себе по паре часиков —вечером, охраняя Аню по очереди. Необходимость нового похода в ветлечебницу Ларькин объяснил майору тем, что ему срочно понадобилось сделать кое-какие анализы — на этот раз самые обычные, кровь и всякое такое. Борисов не горел желанием его отпускать, но в конечном итоге предоставил Виталию самому решать — идти или не идти. Конечно, даже придя, можно было не говорить Свитальской, что ему скоро нужно будет уехать. Даже не нужно было говорить. С другой стороны, это было бы как-то не по-мужски.

Лариса, узнав о скорой разлуке, расстроилась, даже разозлилась. Её отчаянные попытки скрыть досаду были тщетны. Красивые черные брови то и дело норовили нахмуриться, губы нервно перекашивались, когда она пыталась затеять ничего не значащий бессмысленный разговор. Сдерживать эмоции было для Свитальской делом непривычным. Виталий ждал какой-нибудь сцены, но Лариса очень скоро просто решила наплевать на условности и дала выход своей досаде неожиданным для него способом. Властно глядя Виталию в глаза, она подошла и стала решительно, даже грубо рвать с него одежду.

«Парадоксальная реакция», —подумал Ларькин, едва успевая расстегивать пуговицы — иначе Свитальская просто разодрала бы рубашку на кусочки. Впрочем, ничего неожиданного, тут же опроверг он сам себя. Досада пробуждала у неё агрессию, а агрессия в её психике была связана с сексом. Так что поведение этой девахи в данной ситуации было естественным. Она просто брала с него последнюю дань на прощание. Если учесть, что Лариса была красавица, особенно в смысле фигуры —то процесс уплаты дани не показался Ларькину чем-то неприятным.

Но и сказать, что он легко отделался, тоже нельзя было —айболитка измочалила его, как домашний щенок-подросток затрепывает случайно упавшую с полки шапку или перчатку. «Ещё! Ещё! Ещё!» — нетерпеливо требовала она. И всё-таки что-то их соединяло в этом акте, что-то придавало смысл таким словам, как «соитие» и «близость». Некая «горячая линия», позволявшая вопреки всему, что их разделяло: ей —чувствовать его искреннее восхищение её красотой, ему —ощущать, что она этот восторг ценит и простит его, коня залетного...

Когда Свитальская выбилась, наконец, из сил и хищное выражение на её красивом лице сменилось непередаваемым сытым и слегка отрешенным довольством, она сказала усталому капитану торжествующе:

— Будешь меня помнить! — И тут же, совершенно без всякой агрессии, уже совсем по-женски, грустно добавила: — И я тебя тоже...

Настало мгновение, когда можно было подержать в руках эту — ох, не первую и, дай Бог, не последнюю в его жизни —женщину и, быть может, в тысячный раз удивиться, до чего же складно, разумно и красиво в ней все Мама-Природа устроила. Вот так. Однако ж пора и работать. Служба —черт её дери... Таким грязным делом занимаемся, что благословения Господнего ждать не приходится. Упросить бы Его хотя бы о прощении.

* * *

Оренбург. 8 апреля 1999 года. 8,11.

— Аня, тебе нужно поехать в Москву. Поедешь вместе с доктором, —сказал майор и, метнув в Ларькина убийственный взгляд, прибавил: — Слушайся его во всем.

...Едва «жигуль» выехал за город, Борисов приказал Виталию и Ане пригнуться и лечь на пол машины. Ларькина для этого предварительно разместили на заднем сиденье —на переднем он просто не смог бы съежиться до такой степени, чтобы этакого геркулеса стало не видно. Аня, сидевшая рядом с майором, справилась с задачей легко — просто поджав ноги.

— Если они будут нас пасти так же плотно, как в городе, придется тебе под Новосергиевкой пересесть за руль, а меня высадишь на шоссе. Покажу им кузькину мать. А вы —ну, в общем, как договаривались...

Майор гнал машину так, что не оставлял возможному «хвосту» шанса мотивированно их обойти. Но если за ними и следили, то издалека. Издалека же было мало шансов заметить, как Борисов высадил Виталия и Аню в лесопосадке на окраине Новосергиевки. Майор только чуть притормозил, чтобы Ларькин успел выскочить и выдернуть из машины Аню, потом дал газ и на выезде из лесополосы уже мчался с прежней скоростью.

Виталий и Аня выбрались на укатанную проселочную дорогу и побежали по направлению к станции. Лесополоса состояла из нескольких рядов высоких деревьев, стволы и ветви которых неплохо скрывали их даже в это время года. Полоса шла здесь поперек дороги, была насажена ещё при Сталине и служила для защиты полей от налетающих из пустыни пылевых бурь. От неё до станции было около получаса быстрой ходьбы — как раз к приходу новосибирского поезда. Новосергиевская — станция небольшая, стоянка поезда здесь очень короткая, взять билет вряд ли успеешь... Бывает. До Самары можно попроситься и без билета.

Первая проводница, к которой Ларькин попросился в вагон, не соглашалась ни в какую, но вторую удалось уговорить. Вагон плацкартный, все на виду, в тесноте, да не в обиде. Будем постель брать? Конечно, будем, девушке надо поспать. Да нет, не жена —невеста... К родителям едем, в Самару. Едем, самое главное —едем. Передвигаемся.

Остановок почти нет. Разве что Кинель...

Маленькая станция, чем-то похожая на остановку московского метро —больше всего тем, что перрон и вокзал расположены посередине между двумя железнодорожными путями. Из-за двух отставших от поезда безбилетников никто шум поднимать не будет — может быть, пассажиры немного посудачат. Но этот инцидент даже не дойдет до ушей бригадира поезда — кто в этом заинтересован?

Теперь нужно было