в третьей ипостаси Бога, в Святом Духе, образ «материнской женственности» и преклонения мужчины перед женщиной.

37

Эта новая точка зрения сделала из Иисуса Христа благородного, но чисто «человеческого» помощника человечества, например революционера-освободителя. В. Г. Белинский в «Письме к Н. В. Гоголю» (1847) в духе Фейербаха представил Христа как революционера, который жертвовал собой «за други своя» и «первым возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил, истину своего учения».

38

Религиозный философ (и бывший марксист) Н. А. Бердяев видел в Фейербахе «благочестивого атеиста», благодаря которому «очищалось понимание Бога человеком» [Бердяев 1993:262]. Протест Фейербаха против поклонения Богу как власти, как своего рода «деспотическому монарху» был благотворен [Там же: 258].

39

Хотя Писарев, конечно, не мог знать творчества Чехова, некоторые персонажи-индивидуалисты последнего, беспрестанно произносящие длинные монологи о том, что обязательно случится через сто или двести лет, непременно попали бы у него в категорию созерцателей «голубого эфира».

40

Писарев, как известно, много писал о герое Тургенева Базарове и в высшей степени симпатизировал ему и его видению природы как «мастерской». Интересно, что Писарев провел последние месяцы своей жизни совсем в духе своего любимого персонажа. Оба «позитивиста» любили женщин с яркой личностью и сильной волей, и эта любовь стала поворотным пунктом в их мироощущении. Как и Базаров в романе, Писарев в жизни охладел ко всему, что его раньше страстно увлекало; он «всецело поглощен своим чувством к Маркович» [см. Коротков 1976: 350]. Опять же, как Базаров, Писарев умер молодым из-за «случайности судьбы». Но в их судьбах есть одно различие: любовь Базарова не встретила взаимности, а Писарев добился ответной любви Марии Маркович (писательницы Марко Вовчок). Впрочем, в одной статье Писарев советует Базарову не прекращать добиваться любви Одинцовой.

41

См. главу 10, где представлен анализ поэмы Н. А. Заболоцкого «Торжество земледелия».

42

До недавнего времени дата рождения Федорова была неясна (см. [Hagemeister 1989:17]), однако теперь она установлена на основании разысканий В. В. Богданова: 26 мая 1829 года (см. [Богданов 2007: 52–53]).

43

«Философия общего дела» цитируется по репринтному изданию первого и второго томов Н. Ф. Федорова, вышедших соответственно в 1906 и 1913 годах: «Николай Федоров. Философия общаго дела. Статьи, мысли и письма Николая Федоровича Федорова» [НФ том: страницы]. Все цитаты даны согласно современному правописанию. На титульном листе первого издания первого тома указана дата «1906 год», однако книга стала доступна читателям в апреле 1907 года (см. [Hagemeister 1989:50; Гачева, Семенова 2014: 702–703]).

44

Федоров относился к Ницше крайне отрицательно, называя его «философом темного царства» [НФ 2: 106]. И хотя они оба верили в появление будущего человека «высшего» типа, понимание того, каким он должен стать, у них резко различалось. Федоров также не одобрял теорию Ницше о «вечном возвращении», согласно которой человек должен умирать и рождаться бесконечное множество раз. Вообще, он считал его банальным мыслителем, немецким филистером (см. [Zakydalsky 1986]), который увлекался жанром трагедии и другими формами искусства, возвеличивающими страдание и разрушение, способными пленить только пошлый ум. Разделяемый обоими интерес к Зороастру-Заратустре (ср. примеч. 5) не мог примирить Федорова с немецким философом, а лишь усиливал его неприязнь к нему.

45

К. Э. Циолковский, мыслитель, близкий Федорову, подчеркивал, что «психическими» свойствами обладает вся материя. Считая бессмертие отдельной личности ошибочным предположением, он предпочитал говорить о бессмертии атома, который после смерти человека вступит в новые соединения с другими атомами других форм материи, не обязательно «помня», что некогда он был частью другой комбинации атомов. Но представление об одухотворенности Вселенной в целом позволяет допустить, что атомы могут научиться распознавать друг друга и обмениваться информацией о предыдущих «атомных воплощениях».

46

Дж. Янг видит сходство между проектом общего дела и алхимическими устремлениями «улучшить» материю и ускорить процессы ее амелиорации. Близка философу и нехристианская религия древнеиранского зороастризма. См. [Young 1997].

47

О любви Федорова к «храму» и концепции храма как высшему проявлению искусства, науки и этики общественного и общего дела см. [Семенова 1990: 84–94].

48

Например, С. Н. Булгаков считал, что Федоров «все время думает о воскрешении Лазаря, а не о воскресении Христа, об оживлении трупа […] а не о воскрешении тела духовного» [см. Чудаков 1988:41]. И он не единственный религиозный мыслитель, относившийся к Федорову критически. Г. В. Флоровский даже считал, что философу недостает христианского духа и что он продолжает традицию французских социалистов-утопистов А. Сен-Симона и Ш. Фурье, а в первую очередь О. Конта: это «скорее идеология, чем действительная вера» [Флоровский 1935:402,406]. Были и исследователи, которые видели сходство между атеистическим марксизмом и федоровским общим делом с его восхвалением коллективного труда. Обсуждение некоторых положений Федорова в связи с идеями молодого Маркса см. в [Hagemeister 1989: 69, 70–71, 80]. Исследователь не усматривает в философии Федорова активного взаимодействия божественного и человеческого, его «деистский» Бог совершенно не «вмешивается» в общее дело [Там же: 73–74,200]. Очевидно, федоровский Бог немного похож на хозяина виноградника из евангельской притчи о работниках в винограднике (Мф. 20:12–16), который «договорившись с работниками, послал их в виноградник свой», а сам отправился в свой дом.

49

Возможно, что такое «детское» отношение к отцовскому началу связано с биографией Федорова. Он был членом второй, неофициальной семьи князя Гагарина, и в какой-то момент князь резко порвал с этой семьей. Незаконнорожденность Федорова, возможно, «дала первоначальный импульс формулированию теории всеобщего рабства» [Koehler 1979: 12], вдохновив его на попытку заменить в своем «деле» биологическую законнорожденность законнорожденностью для всех без исключения. О «детскости» Федорова писал И. Л. Толстой, сын Л. Н. Толстого. Он описывает Федорова как по-детски непосредственного человека: «У него было такое выражение лица, которое не забывается. При большой подвижности умных и проницательных глаз, он весь светился внутренней добротой, доходящей до детской наивности. Если бывают святые, то они должны быть именно такими» [Толстой 1969: 188–189]. «Святость» Федорова не препятствовала гневливости: он открыто, как ребенок, выражал свое неудовольствие Л. Н. Толстым, этим «фарисеем из Ясной Поляны», молодым Брюсовым (который, однако, любил эти