и управлявшихся из Пекина, в провинциях существовало множество лагерей, представлявших собой сельскохозяйственные фермы. К 1952 году насчитывалось 640 ферм-лаогай, в 56 из них содержалось более 1000 заключенных. Чуть меньше были распространены горнодобывающее производство и печи для обжига. Промышленный сектор в 1952 году включал в себя 217 учреждений лаогай, в 160 из которых содержалось более 100 заключенных, в 29 – более 500 человек в каждом[585]. В 1952 году в распоряжении властей находилось по меньшей мере 857 учреждений, не считая передвижных лагерей, использовавшихся на строительстве железных дорог и каналов.

Первый пятилетний план, официально выполнявшийся с 1953 по 1957 год, обеспечил возможность в полной мере использовать тюремный труд для государственного переустройства в масштабах всей страны. Целью было выжать из системы лаогай максимальную экономическую выгоду. К 1954 году количество учреждений лаогай многократно возросло; руководство страны располагало 4671 трудовым лагерем. Многие из них были относительно малы и находились в ведении уездных властей или местных партийных работников. К принудительному труду было привлечено более 83 % заключенных. 40 % узников были задействованы на фермах, 34 % – в промышленности, в частности горнодобывающей и тяжелой, 20 % работали на сооружении каналов и железных дорог.

Этап создания трудовых лагерей завершился 26 августа 1954 года опубликованием Положения о лаогай Китайской Народной Республики. Текст Положения был составлен с помощью советников из СССР. Стиль изложения также наводит на мысль, что его авторы были озабочены прежде всего техническими и организационными проблемами[586]. Общие теоретические вопросы затрагиваются только в первых двух статьях Положения. В статье 1 сформулировано назначение системы лаогай: «карать контрреволюционеров и прочих уголовных преступников и перевоспитывать их посредством труда» [Blaustein 1962]. Статья 2 разъясняет, что все учреждения лаогай рассматриваются как «один из инструментов демократической диктатуры народа». Данное определение является ключевым пунктом; это не просто общая фраза. Надо помнить, что в своей речи 1949 года Мао толкует демократическую диктатуру как власть народа (а именно союза рабочих и крестьян) над контрреволюционными классами[587]. Установление диктатуры над внутренними врагами, продолжает он, явилось предпосылкой для упрочения победы революции. Отсюда вытекает, что лаогай считался главным инструментом государства в противоборстве с мнимыми или реальными врагами социалистического Китая. «Демократическая диктатура» народа была орудием борьбы с противниками, оберегавшим народное правительство от свержения. На кону стояла не справедливость или правосудие, но победа революции. Акцент на диктатуре и классовой борьбе, который делается во второй статье Положения, открыто подразумевает, что ведется война и, следовательно, применение явного насилия оправданно. Видя в политике продолжение войны, китайское руководство явно шло путем, завещанным ленинизмом и сталинизмом. Как объяснял министр Ло Жуйцин, данная стратегия являла собой «эффективный способ искоренить контрреволюционную деятельность и всю уголовную преступность» [Ло Жуйцин 1994: 233].

Вероятно, самый противоречивый параграф Положения – статья 62[588]. В ней указывалось, что тем заключенным, которые после отбытия срока пожелают остаться в лагере, поскольку не имеют ни дома, ни перспективы найти работу либо проживают в малонаселенных районах, следует, в случае если их размещение будет возможно, продолжать службу в трудовых лагерях. Иными словами, в статье говорилось, что при определенных условиях заключенные должны оставаться в лагере даже по истечении срока наказания. Главнейшим вопросом было: кто из освобождающихся заключенных по-прежнему имеет дом или работу и не живет в малонаселенном районе? Большинство узников после приговора лишались регистрации по месту жительства, так что действительно больше не имели ни дома, ни работы. Хотя смысл статьи был туманным, она закладывала основы так называемой системы трудоустройства (цзю е) для отсидевших заключенных. Освободившиеся осужденные получали работу и жилье в тех трудовых лагерях, где они отбывали срок, или поблизости от них[589]. Официально их именовали «трудоустраиваемым контингентом» (цзю е жэньюань), в разговорном же обиходе – «свободными зэками» (цзыю фань). Фактически большинство узников, официально освободившихся из мест заключения по истечении срока, оставались в лагере на положении «свободных зэков» на неопределенное время[590]. До 1978 года это была одна из главных особенностей трудовых лагерей: лишь немногие заключенные имели возможность когда-нибудь выйти оттуда, вернуться домой и снова жить обычной жизнью. Численность «свободных зэков» неуклонно росла, так что в некоторых учреждениях «трудоустраиваемый контингент» даже составлял большинство.

Хотя система трудоустройства официально существовала параллельно с системой лаогай, ее следует рассматривать как продолжение последней. Очевидно, что политические и экономические резоны, а также соображения безопасности привели власти к принятию концепции «держать дольше, выпускать меньше» (долю, шаофан) [Wu 1992: 111]. Сутью этой концепции была изоляция групп гражданского населения, которые считались враждебными. Кроме того, она утверждала приоритет общеэкономических запросов системы перед необходимостью исправления и перевоспитания. Система лаогай имела в своем распоряжении постоянно возраставшие трудовые ресурсы; в то же время она гарантировала, что контрреволюционеры и другие враги никогда больше не будут представлять угрозу социалистическому Китаю. Подобная реальность, впрочем, демонстрирует еще одно примечательное противоречие внутри официальной теории лаогай. Систему трудовых лагерей в целом официально восхваляли за способность исправлять и перевоспитывать преступников, однако лишь немногие из этих преступников в конце концов признавались полностью исправившимися. Подобная дилемма существовала и в СССР 1930-х годов [Shearer 2009; Fitzpatrick 1999]. Несмотря на официальные заявления об исправлении и перековке, фактически к узникам, а нередко и к их родным относились как к неисправимым и запятнанным людям.

В результате поспешной, часто нескоординированной организации системы лаогай в начале 1950-х годов возникла разрозненная сеть учреждений, которой было трудно и дорого управлять [Domenach 1995: 89]. Поэтому после 1955 года центральное руководство стало подталкивать провинциальные власти к слиянию и укрупнению мелких лагерей. Почти все учреждения лаогай, созданные после 1955 года, являлись огромными лагерями, способными вмещать десятки тысяч заключенных. В 1955 году 4600 учреждений были преобразованы в 2700. В 1957 году их количество снова уменьшилось, уже до 2000. 1323 лагеря из этого числа были промышленными предприятиями, 619 – фермами, 71 – инфраструктурными проектами [Сунь Сяоли 1994: 25]. В течение всего нескольких лет центр тяжести переместился с сельского хозяйства на промышленность.

Между 1955 и 1958 годами у властей сформировался взгляд на лаогай как на серьезный экономический актив. Это оправдывалось утверждением, что все правонарушители при социализме обязаны вносить вклад в народное строительство. Вполне прямолинейно заявлялось, что заключенные должны производить «материальные блага» в обмен на прощение коллектива [Ян Дяньшэн и Чжан Цзиньсан 1998: 31]. В теории тюремный труд считался средством перевоспитания, но на деле являлся экономическим ресурсом, которым государство не могло позволить себе разбрасываться. Более того, предполагалось, что упор на труд и производство сулит большие выгоды: постепенно превращая тюрьмы в самоокупаемые фермы