северокорейских лагерей на этапе государственного строительства в 1950-х годах и их сходству с ГУЛАГом эпохи Сталина. Я прослежу за тем, как в 1960-х годах росло их количество и усиливалась жестокость обращения с заключенными, тогда как при Хрущеве ГУЛАГ сильно уменьшился в размерах, а закончу сравнением политических и экономических функций северокорейской лагерной системы с аналогичными функциями ГУЛАГа и анализом культурных и идеологических факторов, объясняющих ее отличие от советской.

Что нам известно о северокорейских лагерях?

Фактическая информация о северокорейских лагерях впервые появилась в личных воспоминаниях беженцев из Северной Кореи в 1990-х годах. Например, Кан Чхольхван пробыл в Лагере № 16 десять лет, в 1992 году бежал в Южную Корею и в 2003-м опубликовал свои мемуары. Это была первая книга, в которой описывался распорядок дня заключенных и жестокая реальность северокорейских лагерей. Ан Мён Чхоль был охранником в областной тюрьме Хверён, а ранее работал в четырех разных лагерях. Мемуары Ана, опубликованные в 2007 году, заслуживают особого внимания как первый рассказ о функционировании северокорейских концлагерей с точки зрения тех, кто ими управляет [Ahn 2007].

Книгу Кана перевели на английский язык в 2001 году [Kang, Rigoulot 2005]. Она привлекла внимание всего мира к нарушениям прав человека в северокорейских концлагерях, а в 2004 году Конгресс США принял Закон о правах человека в Северной Корее[594]. Международные организации, такие как Совет ООН по правам человека и правозащитные негосударственные организации (НГО), также занялись изучением ситуации с правами человека в КНДР. Из исследований последних хотелось бы отметить опубликованный Комитетом по правам человека в Северной Корее в 2003 году труд Дэвида Хока «Тайный ГУЛАГ» – за всесторонний анализ функционирования северокорейских концлагерей, сделанный на основе интервью более чем 60 беженцев из Северной Кореи[595].

С ростом интереса к этой проблеме на английском языке были опубликованы новые личные мемуары. Шин Дон Хёк вырос в концлагере и бежал в Южную Корею в 2006 году. История Шина удивительна тем, что он родился у двух заключенных в зоне абсолютного контроля в Лагере № 14. Сейчас известно, что в северокорейских лагерях есть две разных части: зона революционизации и зона абсолютного контроля. Узники в первой зоне арестованы за относительно легкие преступления, например за незаконное слушание южнокорейского радио. Их могут освободить, если заметят прогресс в ререволюционизации или решат, что они вернулись в лоно ортодоксальной северокорейской идеологии. В зоне же абсолютного контроля находятся приговоренные к пожизненному сроку. Северокорейские власти считают, что эти узники политически ненадежны и не заслуживают возвращения в общество[596]. С самого рождения Шин автоматически считался «неисправимым врагом» страны и был обречен на пожизненное заключение. С помощью американского журналиста «Побег из лагеря смерти» Шина в 2012 году сначала опубликовали на английском языке, а затем перевели на корейский[597]. Когда позже Шин сообщил о неточностях в своем рассказе – он находился не только в Лагере № 14, как говорилось в книге, но побывал и в других лагерях, – разгорелась жаркая дискуссия [Shoichet, Park 2015]. Однако все равно остается правдой то, что ему удалось бежать из лагеря и что там он подвергался жестоким пыткам.

На основании этих мемуаров и других свидетельств беженцев из КНДР южнокорейское правительство и НГО, занимающиеся защитой прав человека, опубликовали ряд докладов о системе лагерей в Северной Корее. Корейский институт национального объединения, подведомственный Министерству объединения, с 1996 года ежегодно публикует Белую книгу по правам человека в Северной Корее[598]. «Архив нарушений прав человека в Северной Корее» – НГО, базирующаяся в Сеуле, – в 2011 году опубликовал доклад «Система функционирования северокорейских концлагерей и права человека» [Yoon 2011]. В этом докладе приводится, пожалуй, самое полное описание процедуры ареста и задержания, институционного положения лагерной системы, распорядка дня заключенных, функционирования лагерей и нарушений в них прав человека. В подобных докладах обычно стараются предать широкой огласке повсеместное и систематическое нарушение прав человека в КНДР.

Что касается надежности сведений, предоставляемых беженцами из Северной Кореи, опыт изучения ГУЛАГа до и после того, как открыли архивы, показывает, что к некоторым видам информации, таким как количество заключенных или сравнительное соотношение между разными категориями заключенных в лагере, нужно относиться с крайней осторожностью. Хотя большая часть того, что Александр Солженицын писал о ГУЛАГе, оказалась правдой, наименее точными были количественные данные: количество узников, количество ежегодно освобождаемых узников и так далее [Солженицын 1990]. Почти все, что мы слышим о северокорейских лагерях, больше походит на рассказ Солженицына, а не на официальные архивные материалы, которые в последнее время значительно расширили наше представление о ГУЛАГе.

Несмотря на некоторую неопределенность, возникающую из-за недостижимости первоисточников, мы знаем уже достаточно много о северокорейских лагерях, c того, где они находятся, и до того, как они функционируют. Во-первых, данные о местоположении концлагерей подтверждаются при сопоставлении многочисленных источников информации. Во многих докладах указание на конкретное расположение того или иного лагеря на карте сопровождается данными спутниковой фотосъемки[599]. На этих снимках беженцы из Северной Кореи смогли показать посты охраны, бараки и другие здания.

Во-вторых, удалось установить иерархию мест лишения свободы. От срока приговора и характера преступления зависит, на каком уровне пенитенциарной системы содержатся заключенные[600]. Например, Кванлисо – это тип концлагеря, где большинство заключенных и членов их семей осуждены на пожизненный срок. Он близок ГУЛАГу по размерам и по масштабности использования принудительного труда. Кёхвасо – концлагерь, где политические преступники и члены их семей отбывают длительный, но не пожизненный срок заключения. Семья и друзья заключенных в Кёхвасо знают об их судьбе и местонахождении, в отличие от узников Кванлисо, которые как бы исчезают по воле правительства. В Кёянгсо политзаключенные содержатся вместе с уголовниками, но сроки здесь короче, чем в Кёхвасо.

В-третьих, удалось узнать об организационной структуре управления лагерями. Бовибу, Департамент государственной безопасности КНДР (ДГБ), исполняет роль, близкую ЧК или гестапо в плане организации и управления лагерной системой. В виду нехватки человеческих ресурсов у Бовибу Министерство общественной безопасности КНДР (МОБ), Анчжонбу, присылает подготовленных военных для физической охраны концлагерей. В-четвертых, данные о распорядке дня заключенных в концлагерях можно получить из свидетельств северокорейских беженцев [Oh 2005; Yoon 2011: 318–332].

Тем не менее, как ни странно, причинам возникновения и эволюции северокорейской лагерной системы с исторической точки зрения уделяется крайне мало внимания. Поскольку Северная Корея является тоталитарной системой с единоличной диктатурой, считается само собой разумеющимся, что правительство Кимов развивало собственный вариант концлагерей для устрашения населения. Такое объяснение с точки зрения здравого смысла принимается в основном из-за того, что никто никогда не пытался объяснить причины распространения лагерной системы