— Опять туфтовые десятки лить и джорджики?

Новиков закурил «Данхилл», блаженно закрыв глаза, сделал первую затяжку.

— Да, Дима, довел тебя совок. А ты же в членкоры метил. Надеждой института был.

— Рома, ну стал бы я доктором, потом членкором. Пахал бы да зарабатывал аж целых рублей восемьсот. Мне там надо жить.

— Правильно, Дима, я тебе контракт привез.

— Какой?

— От одной солидной фирмы, подпишешь и через год можешь ехать.

— А почему через год?

— А кому ты там нужен, нищий эмигрант?

— Так контракт…

— Его заработать нужно. Ты здесь делаешь то, что нужно нам. Налаживаешь производство. Потом я тебя вызываю в гости, и все.

— А приглашение?

— На.

Роман достал из кармана зеленый квиток.

Новиков взял его. Долго читал. Лицо его изменилось, стало мягче и спокойнее.

Он уже видел перспективу, внутренне прощаясь с этим сырым, полутемным кабинетом, замусоренным парком, с квартирой своей в проезде Художественного театра, со старой, требующей ремонта квартирой.

Этот зеленый листок был пропуском в другую жизнь, о которой так долго мечтал Дима Новиков.

— Что я должен делать, Рома?

— Ты, кажется, защищался по употреблению наркотиков в фармакологии?

— Да.

— Насколько я помню, ты даже разработал новый вид наркотика.

— Было такое.

— Дима, ты сегодня же подаешь заявление об уходе и переходишь работать в малое предприятие «Фармаколог».

— Что я должен делать?

— Этот новый наркотик.

— Но его на кухне не сваришь. Нужна лаборатория.

— Она есть. Сколько тебе надо времени, чтобы наладить полностью технологию производства?

— Дней двадцать при наличии сырья.

— Условия. — Гольдин хлопнул по столу. — Три тысячи советскими, не облагаемые налогом, и две тысячи долларов. После начала массового производства — премия сто тысяч.

— Кэш?

— Конечно.

— Когда начинать?

— Сегодня.

— Для начала производства пластикового наркотика необходимо обычное сырье для ширева.

— Сколько?

— Минимум центнер.

— Будет.

СП «Антик» располагалось в самом центре, на улице Москвина. В бельэтаже. Дом был известный, здесь когда-то жил Есенин.

Игорь вошел в подъезд, поднялся на один марш и увидел двери, внушительностью напоминающие генерала в парадном мундире, — так блистало и сияло это сооружение.

При входе сидел милиционер. Самый обыкновенный, с сержантскими погонами и резиновой дубинкой.

Он взглянул на удостоверение Игоря и записал данные в книгу.

— По договору?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Сколько платят?

— За дежурство раз в пять дней по полтиннику за день.

— Неплохо.

— Очень даже.

— Где Лузгин сидит?

— В конце коридора направо.

У кабинета Лузгина сидела шикарная секретарша. Она мазнула по удостоверению зелеными ведьминскими глазами и сказала не очень дружелюбно:

— Повадились.

— Сергей Семенович у себя?

— Сейчас доложу.

Она скрылась за дверью с надписью на русском и на английском, извещавшей, что именно здесь находится коммерческий директор господин С. Лузгин.

Секретарша появилась, когда Корнееву уже надоело разглядывать телефаксы, календари, замысловатую аппаратуру.

— Прошу. — Она любезно улыбнулась.

Лузгин ждал его не за столом. Он сидел на кожаном диване, рядом с которым примостился столик с напитками и сигаретами.

— Прошу, Игорь Дмитриевич. — Он широким жестом показал на кресло. — Чем могу?

— Мне хотелось бы поговорить о вашем вице-президенте Третьякове. Вы, надеюсь, знаете, что с ним случилось.

— Конечно, конечно.

Лузгин налил виски.

Был он любезен, элегантен, мил.

— Прошу.

— На службе.

— Тогда кофе?

— С удовольствием.

— Так что вас интересует, Игорь Дмитриевич?

— Меня очень беспокоят печальные, я бы даже сказал, трагические обстоятельства, в которые попадают ваши руководители.

— Вы имеете в виду смерть господина Мауэра? — Лузгин плеснул себе в стакан немного виски.

— Не только, нас очень волнует покушение на жизнь Сергея Третьякова.

— Ну это вы зря. — Лузгин засмеялся. — Что касается Мауэра, действительно история темная. А с Сергеем все иначе.

— Вы располагаете фактами?

— Да нет. — Лузгин закурил. — Третьяков… Я вообще не знаю, как он попал в нашу фирму. Вы знаете, кто он?

«Сейчас поливать начнет», — с удовольствием подумал Игорь.

Он, идя сюда, практически точно знал, как будет развиваться разговор.

— О таких, как Третьяков, мы в детстве говорили: не блатной, а голодный. Помните?

— Нет, Сергей Семенович, в разное время наше детство— то было. — Игорь удобнее устроился в кресле. — Мы пацаны-то послевоенные.

— Конечно, я чуть постарше. — Лузгин печально улыбнулся.

— Вы родились 13 мая 1933 года.

На секунду лицо Лузгина закаменело, глаза стали холодными и настороженными. Но только на секунду.

— МУР есть МУР, как говорил незабвенный Софрон Ложкин из фильма «Дело „пестрых“». Так вот, о Третьякове. Знаете, когда его назначили вице-президентом, я был, поверите, весьма изумлен. Человек без коммерческого опыта, без солидных связей, а главное, с полууголовным прошлым.

— Что вы, Сергей Семенович, подразумеваете под словом «полууголовный»?

— Я это так понимаю. Уголовник — это тот, кто сидит, а полууголовник — это тот, кто пока не сел.

— Любопытная градация. Так поговорим о полууголовном прошлом Третьякова.

— Он принадлежит к той категории людей, которую принято называть пеной. Они везде при чем-то и ни при чем. Мелкие делишки, спекуляции, фарцовка. В общем, все вместе. Ну, о Третьякове я знаю, что он вместе с одним из помощников Гришина доставал «Волги» и через УПДК иномарки по письмам для грузин, армян — в общем, «черных». Бизнес был крепкий, но я не об этом. А сколько скандальных историй с ним связано! То в бане подерется, то в солидной компании жену уведет.