Распространение упрощенного спинозизма на нидерландском языке, и еще более яростная реакция, которую он вызывал у светских и церковных властей, было явлением, имевшим глубокие последствия для последующей интеллектуальной и культурной истории Соединенных Провинций. Атмосфера, созданная витавшими в воздухе идеями Спинозы 1690-х гг., в некоторой степени точно подмечена в анекдоте, переданном несколько лет спустя великим Германом Бургаве, самым знаменитым ученым-медиком Республики. В 1693 г., будучи студентом и находясь на борту пассажирской барки, он услышал оживленную дискуссию среди попутчиков относительно Спинозы. Высказывавшиеся ими взгляды были настолько негативными, что он не смог удержаться и спросил у одного из критиков, читал ли он что-то из трудов Спинозы. На это другой пассажир поинтересовался именем Бургаве и записал его, в результате чего он стал заподозрен в Лейдене в спинозизме и потерял возможность сделать карьеру в государственной Церкви.

Прогрессирующая кампания в 1690-х гг., направленная на развенчание Спинозы и его последователей, была, главным образом, делом рук не воэцианцев, а картезианцев, кокцеянцев и других основных представителей раннего Просвещения в Республике. Сражаясь со Спинозой и его учением, ведущие интеллектуальные круги Республики могли ослабить нападки воэцианцев на самих себя, показав, что новая философия и наука не приводят к атеизму, и представ в обличье защитников религиозного и нравственного порядка. Пожалуй, наиболее влиятельная критика Спинозы, написанная в это время в Голландии, принадлежала Пьеру Бейлю, «философу из Роттердама». Статья Бейля, посвященная Спинозе, была самой пространной и одной из самых важных в его «Dictionnaire historique et critique», первое издание которого появилось в 1696 г. Ведущий нидерландский переводчик того времени с французского языка, Франсуа Халма, книготорговец и составитель голландско-французских словарей, затем перевел и издал статью Бейля на нидерландском отдельной брошюрой. В предисловии к ней Халма писал о своей глубокой обеспокоенности распространением идей Спинозы среди публики после издания его «Филопатера» и выражал надежду, что нидерландское издание статьи Бейля было самым лучшим противоядием от них. В то время существовали подозрения, что Бейль вложил такой пыл в обвинение Спинозы в «атеизме», чтобы отразить обвинения в атеизме, выдвинутые Пьером Жюрье и другими гугенотскими критиками против себя самого.

Осуждение Бейлем «Tractatus Theologico-Politicus» как «livrepernicieux et detestable ou [Spinoza] fit glisser toutes les semences de l'Atheisme qui se voit a decouvert dans ses Opera Posthuma» («пагубной и отвратительной книги, в которой у него [Спинозы] уже просматриваются все семена атеизма, проявившиеся более явно в его «Opera Posthuma» (фр.)) означало кульминацию атаки на Спинозу в печати. Бейль сам объяснял, что его цель заключалась больше в борьбе со «спинозистами» своего времени, чем с самим Спинозой, и таково же, безусловно, было намерение Халмы и Питера Рабуса, издателя главного нидерландскоязычного литературного обозрения в 1690-х гг., «Boekzaal van Europe», и ключевой фигуры раннего нидерландского Просвещения. Халма и Рабус руководили светской общественной кампанией, направленной против Спинозы, которая придала дополнительный импульс усилиям теологов и университетов, и эффект которой на нидерландскую культуру в целом был отчетливо виден до конца XVIII в. и даже позже.

Одним из главных вкладов Спинозы в развитие европейской мысли было отрицанием им существования Сатаны и дьявольских сил в целом. Создается впечатление, что главные интеллектуальные споры раннего нидерландского Просвещения шли именно по вопросу дьявола, и вспыхнули в начале 1690-х гг., когда дискуссии, связанные с учением Спинозы, находились в своем зените.

Картезианское движение сформировало в Соединенных Провинциях широкую интеллектуальную среду, способную относиться к Сатане, демонам, колдовству и ангелам со все более растущими неприятием и скептицизмом. Одним из яблок раздора между воэцианцами и их кокцеяно-картезианскими оппонентами в государственной Церкви было то, что последние обычно относились к ангелам как к образным фигурам речи, упомянутым в Библии ради поэтического эффекта, но не существовавшим в действительности. Следующий шаг вперед по направлению к подрыву народных представлений о сверхъестественном сделал харлемский врач-анабаптист Антони ван Дале (1638-1708 гг.), описываемый Жаком ле Клерком как «ennemi jure de toute sorte de superstititon» («заклятый враг всех суеверий» (фр.)) в его «De Oraculis» (1683 г.), произведении, в котором утверждалось, что пророчества, упомянутые в древнеримских и древнегреческих книгах, были основаны на суеверной доверчивости простых людей, и что жречество использовало в своих интересах народную веру в демонов и магические силы. Нидерландское и французское издания книги ван Дале появились в 1687 г. В 1690-х гг. Рабус восхвалял ван Дале в «Boekzaal» как одного из главных апологетов борьбы против народных предрассудков.

Борьба против предрассудков началась, но в 1690-х гг. большая часть общества, в том числе и духовенства, по-прежнему была глубоко убеждена в существовании Сатаны, дьяволов, ангелов и, зачастую, колдовства. Соответственно, самая длительная и системная атака на дьявола, написанная и опубликованная в Соединенных Провинциях — «De Betoverde Weereld» Балтазара Беккера (1691 г.), вызвала сенсационный эффект. Это была одна из основных книг раннего Просвещения в Европе, и почти наверняка, самая спорная.

Беккер воздержался от категорического утверждения, что Сатана, демоны и ангелы не существуют. Но никто до него не исследовал всю проблему дьявола так методично и не доказывал так убедительно, преимущественно на основе самого Писания, что дьявол, демоны и ангелы, постоянно присутствующие в сознании, страхах и снах людей, не реальные духи, а плоды их суеверного воображения. Его центральное предположение, объясненное с многочисленными подробностями, заключалось в том, что все намеки на Сатану, демонов и ангелов в Писании оказывались, при более тщательном изучении, всего лишь иносказаниями, поэтическими аллегориями греха и греховности и всемогущества Бога. Ни Иов, ни Павел, ни Христос, ни кто-либо еще из библейских персонажей в действительности никогда не встречались с дьяволом. Придя к этим выводам, Беккер довел до предела возможности кокцеянско-картезианского аллегорического толкования, представив Писание полным поэтического вымысла и иносказательных речей, написанных с учетом суеверных представлений древних иудеев.

Беккер был увлеченным адептом картезианского мышления и кокцеянской теологии, но заклятым врагом картезианских радикалов и спинозистов. Поэтому он был поражен до глубины души, узнав, что его книга вызвала величайший за несколько десятилетий интеллектуальный фурор в Республике и оказалась под ударом со стороны умеренных кокцеянцев, как и воэцианцев. Его обвинили в том, что он открыл шлюзы для атеистических взглядов Гоббса, Спинозы и Коэрбаха, идеям, к которым он сам относился с отвращением. Несколько критиков также связывали отрицание существования дьявола Беккером с библейским либертинством Давида Йориса, чья «Wonder-Boeck» считалась в сфере мышления раннего нидерландского Просвещения воплощением дофилософского вольнодумства и превратного толкования Писания.