Молящиеся поэты переставали быть безрассудными сочинителями баллад. С этого момента они становились «чистыми» — катарами!

Катары, как мы увидим на одном примере, переносили законы любви (leys d’amors) в область духа. Вместо женской благосклонности они искали освобождения духа. Вместо дамы сердца — «Утешителя».

Молитвы и поэзия сливались воедино. В то время это было естественно, потому что люди воспринимали дар поэта и пророческий дар (то, что сегодня мы называем интуицией и вдохновением) одинаково. Молитва катара, трубадура, обращенная к Богу, была только частью гимна к светлому божеству, который каждый слышал в великолепии красок и звуков своей родины. Они оставались поэтами.

Стало быть, как все поэты, чувствуя себя чужими в мире земном, они стремились в мир иной, где человек был когда-то ангелом, где находится их истинная родина, «Дворец песен», как в древности вавилоняне называли светлое царство Ахурамазды. Катары были настолько уверены в лучшей жизни после смерти, что полностью презирали земную жизнь, смотря на нее как на время, данное, чтобы подготовить себя к истинному бытию, ожидающему их в надзвездном мире.

Поэты и священники любили горы. Их вершины устремляются к небесам, а пропасти теряются в первозданном мраке. Нигде человек не бывает так близок к Богу. Там, наверху, и стихи, и молитвы исходят из глубин сердца. Во всех мифах именно в горах открывается божественная сущность героя. На горе Эта Геракл был взят в сонм олимпийских богов. На горе Фавор произошло преображение Иисуса. В то время еще не были разрушены мосты, соединяющие Восток и Запад через Средиземное море. Их первый пролет тянулся от великих гор Азии к Парнасу, священному для Греции, а второй — оттуда к Пиренеям, где греки помещали сад Гесперид — землю чистых душ.

На Востоке зародилось человечество. С Востока пришли к нам великие легенды, последняя из которых — «благая весть». На Востоке встает солнце…

Когда солнце через пелену облаков пробивается к людям, в душах пробуждается желание идти за ним. Но куда? Наверное, человек — это падшее божество, которое стремится назад к небесам. И может быть, томление поэтов — на самом деле тоска по утраченному раю, где человек был подобием Бога, а не карикатурой на него.

Когда солнце встает над Провансом и Лангедоком, тучи, покрывающие Пиренеи, становятся золотыми. Спокойно и величественно выступают горы на лазурном небе. На долину Прованса опускается ночь, а они еще долго преображены лучами заходящего солнца. «Горой Преображения», Фавором, называют жители Прованса пик Святого Варфоломея, красивейшую из пиренейских вершин.

Пиренейский Фавор расположен между Olmus, Долиной вязов, и Sabarthus, долиной Сабарте, где Богоматерь обещала Карлу Великому победу над сарацинами.

Уединенная каменистая дорога ведет от безмятежного Ульма наверх, к пропастям и пещерам Сабарте: это путь катаров, путь чистых.

В самом сердце хребта возвышается дикая гора, настолько высокая, что сверкающие облака окутывают ее вершину. Отвесные скалы спускаются вниз, к стенам замка Монсегюр. Когда я однажды поднимался к Фавору Путем катаров, я встретил старого пастуха, который рассказал мне эту легенду:

«Когда стены Монсегюра еще стояли, в них катары, чистые, охраняли Святой Грааль. И был Монсегюр в великой опасности. Воинство Люцифера подступило к его стенам. Они хотели захватить Грааль, чтобы укрепить его опять в венце князя тьмы, откуда он выпал, когда восставшие ангелы были низринуты с небес. И когда бой был почти проигран, слетела с неба белая голубка, и Фавор распахнулся. Эсклармонда, защитница Грааля, бросила святыню в недра горы, и она затворилась. Так был спасен Грааль. А когда демоны овладели крепостью, то поняли, что опоздали. В ярости схватили они катаров и сожгли под городскими стенами…»

Они, оставив здесь Грааль,

Взлетели к небесам, домой,

Влекомы к звездам чистотой…

Вольфрам фон Эшенбах

Путь чистых ведет от Ольма вдоль замка Монсегюр, через вершину Фавора к пещерам Сабарте. Здесь катары были дома. Удалившись от мира, они обращались мыслями к небесной любви.

Да, так любите на земле,

Как требует уже сейчас

Любви небесной чистый глас.

Вольфрам фон Эшенбах

Катары покидали горы только для того, чтобы дать умирающему «последнее утешение» либо прочесть старинные легенды для рыцарей и благородных дам на празднике в каком-нибудь замке. В длинных черных одеждах, с персидской тиарой на голове, они были похожи на брахманов или учеников Заратустры. Когда один из них умирал, они доставали свиток с Евангелием от Иоанна, который носили на груди, и читали:

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине. Лучше чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам…

Diaus vos benesiga. Да благословит вас Господь!»

И катары возвращались в свои пещеры: в Кафедральный собор, в Глеизу (Церковь){2}, Пещеру отшельника и Пещеру источника…

Вела к источнику Сальваш

Тропа и к келье между скал

(Ее себе мудрец избрал).

И здесь впервые Парцифаль

Узрел таинственный Грааль.

Хозяин звал его войти…

Вольфрам фон Эшенбах

В бесчисленных пещерах Сабарте могло бы поселиться целое племя троглодитов. Помимо больших пещер, уходящих в глубь гор на многие мили, здесь огромное множество гротов и углублений между выступами скал.

И сейчас еще в этих гротах и нишах можно увидеть места, где когда-то были балки. Тут стояли жилища, от которых огонь и время оставили только почерневшие известняковые стены, несколько полусгнивших или обугленных поленьев да еще местами, где огонь и сила разрушения оказались бессильны, — рисунок или надпись:

дерево, «мировое древо» или «древо жизни», растущее в центре рая, о котором знали уже греки. Геспериды охраняют свои золотые яблоки;

лодка, парус которой — солнце;

рыба, символ благого божества;

голубь, воплощение Святого Духа;

имя Христа латинскими или греческими буквами;

слово «Гефсиман»;

красиво прочерченная надпись GTS, по всей вероятности, сокращенное «Гефсиманский сад», где Иисус был предан страже;

фрагмент предложения, в котором возможно прочитать только слова «Santa Gleyiza».

У двух гротов сохранились названия: Грот Иисуса и Грот мертвеца. Перед первым еще остались следы маленького сада и небольшая терраса, на которой живший здесь отшельник мог размышлять:

Увы, что делаешь ты, мир?

Ты даришь труд и увяданье,

И больше горечи страданья,

Чем радостей…

Вольфрам фон Эшенбах