Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тася с трудом справлялась с ними и с самой собой. От нее требовалось невыполнимое — чистое белье. И еще отношение к ним, как к чему-то второстепенному: отремонтировать машину нужно — последняя очередь, горючее — последняя очередь, наконец, размещение — опять в последнюю очередь.
— Тут к тебе! Приехали! — сказала ей Вика с какой-то долей ехидства. — А ты ходишь!
— Ну что! И хожу: белье командиру дивизии отнесла и начштаба — тоже. И что! Вы, что ль, пойдете!.. Скажи лучше, кто там приехал.
— Не знаю кто! Майор по званию, — произнесла Вика. — Ох, и везет же тебе, Таська! Кажись, особист…
— Брось! — сказала Тася.
И не удивилась. Девочки злые, ехидные, от них любого можно ждать. И так острят, что к ней начальство неравнодушно. Даже когда орден ее обмывали, острили. И понятно, хотя и обидно, а как не понять: работа адова, устают все чертовски, а тут еще — женщины. По двадцать — двадцать пять каждой. Руки разъедены, в мозолях и волдырях. Бесконечные стирки и сушки — фигуры наперекось пошли. Еще два-три года таких, и смотреть будет не на что.
Сама Тася заметно располнела в последнее время, но главного никто из девочек не замечал. И она, хотя и не раз порывалась сказать девчонкам об этом, главном, молчала. И, наверно, правильно молчала. И так без конца суды-пересуды, а тут совсем замучают расспросами и разговорами!..
— Кто? — спросила Тася, заранее простив Вике и тон ее, и все.
— Особист какой-то, майор… Смотри, Таська!
— Ну брось, брось! Не болтай!
Возле их прачечной стоял помятый, непонятной окраски трофейный «мерседес». И рядом с ним ходили двое, водитель в телогрейке и майор в светлом полушубке.
Особист! Но почему же особист! Особого отдела они не обслуживали, так что вроде ругать ее не за что» А что еще может быть связано у нее с особым отделом?
Майор сказал:
— Мне приказано проводить вас к генералу Кучину.
Они ехали долго. По разбитым промерзшим дорогам и лесам. Буксовали в полях и дважды пересекали речные переправы. Майор был словоохотлив и любезен, не позволял Тасе подталкивать машину и даже обрезал шофера, когда тот чуть не выругался:
— Как тебе не совестно, Трофим Ефимыч! С женщиной едем, а ты…
— Оговорился, — пробурчал шофер. — Прошу прошения…
После очередной переправы над дорогой повис туман. Белое молоко не разбивалось о ветровое стекло, не прорезывалось светом синих фар. Какими-то странными клочками туман захватывал вершины и стволы деревьев, часть дороги и ложбинки, полз по речному льду и по крышам одиноких домов.
Шофер выскакивал из машины, ругался, просил пощады. Майор успокаивал шофера, занимал Тасю и без конца смотрел на часы. И наконец, когда они вновь остановились около березовой рощи, майор не выдержал:
— Пожалуй, Трофим Ефимыч, мы тут и пешочком доберемся. Не возражаете? — спросил он у Таси.
Они шли в сплошном тумане среди стволов берез. Снег, березы и туман — все было бело. Даже свет фонарика у майора был таким же белым.
— Сказка, правда? — спросил майор. — Почему-то «Снегурочка» Островского вспоминается. Поразительно, как давно я не был в Москве! А ведь когда там, не успеваешь ни в театр, ни на выставку, ни в кино. В лучшем случае в цирк с ребятами…
В кабинете генерала Кучина, когда они наконец пришли на место, работало радио.
— Нет в Маньчжурии более ненавистного народу человека, чем продавшийся японцам Пу-И, назначенный ими «императором» марионеточного государства Маньчжоу-Го. Этот ставленник Японии… — передавало радио, пока генерал не выключил приемник.
— А мы вас уже несколько дней разыскиваем, — сказал Кучин, — но и вы все передислоцировались, и мы… Очень рад, очень рад! — Кажется, генерал заметил: — Если хотите послушать, пожалуйста!
— Нет, что вы, что вы! Просто я давно радио не слушала, — сказала Тася.
— Тогда разрешите к делу…
Ей поручалось перейти линию фронта севернее Оза-ричей, встретиться в условленном месте с представителем соединения белорусских партизан и согласовать с ним ход дальнейших совместных действий в направлении на Бобруйск и дальше — на Минск.
— Вам, старой подпольщице, карты в руки, — сказал генерал. — Важность задачи понимаете?
— Понимаю…
— И ни тени сомнения?
Сомнение у Таси было. Одно, может, самое важное. «Но кажется, еще рано, — решила она. — И не замечает никто — рано! Успею!»
— Нет, сомнений у меня нет, — сказала она.
— Ну и добро! — согласился генерал Кучин. — Завтра с утра сдавайте свое хозяйство. Мы предупредим кого следует. А потом за вами придет машина. О деталях договоримся с представителем штаба партизанского движения. Как раз завтра он подоспеет сюда…
11
В дневнике боевых действий штаба Н-ского партизанского соединения появилась такая запись:
«4.7.44 г. через связного штаба Белорусского фронта получили данные, которые помогут проведению совместных с частями Советской Армии действий в операциях против группы немецких армий «Центр» и, в частности, против 2-й немецкой армии, в районах Жлобин, Озаричи, Паричи участка железной дороги Бобруйск — Минск. В свою очередь, переданы командованию Советской Армии последние данные о боевых действиях партизанского соединения по уничтожению живой силы и техники противника, участии в «Рельсовой войне».
Генерал Кучин записал в своем фронтовом дневнике, который он вел тайно от всех («Неудобно! Еще заподозрят в сентиментальности или, чего хуже, графоманстве!»):
«27 янв. 1944 г. Уже третий год войны идет, а я все не устаю поражаться, какие истинно поразительные качества и черты характера в нашем человеке открыла эта война! Вот и еще один пример. Девушка. Двадцати лет. Имя — Тася. Москвичка. Трудная судьба: в сорок первом была заброшена в минское подполье. Попала в тюрьму. Бежала. Контузия, ранение. Дошла к своим. Госпиталь. Освободили по чистой. И вновь — фронт. Отказалась от звания, пошла во фронтовые прачки. Мы нашли ее случайно и, конечно, поздно. Она, как раз она, подходила для одного важного дела. Я ждал ее, думал, встречу девушку… Как-никак, двадцать, это не наши — за сорок. А пришла женщина, усталая, серьезная и готовая на все. Мы послали ее за линию фронта к партизанам. Послали с очень важным поручением. Спрашивал ее: «Готова ли идти?» Сказала: «Готова!» Я, вероятно, ничего не понимаю в этих вещах, но сейчас поражаюсь, как она согласилась. Она сделала все, что было нужно, и благополучно вернулась к нам, принесла обратные сведения, и вдруг у нее начались схватки (я помню, как это было у нас, когда родился Женька: еле довез Светочку до