Но самое интересное было еще впереди. С подачи председательствовавшего на съезде А. И. Лукьянова решили прений по докладу не открывать, а сразу перейти к обсуждению проекта постановления. И вот тут-то началось! Часть выступавших сочла проект постановления оскорбительным для СССР. Противники постановления обращали внимание на то, что подлинников секретных протоколов никто не видел, а потому, возможно, их и не было. Раз так, то зачем ворошить прошлое?

Аудитория разделилась: большая часть депутатов поддерживала и доклад, и проект постановления, оппоненты выступали решительно против.

В ходе голосования «за» выступили 1052 депутата, «против» — 678, «воздержались» — 150. Для принятия постановления не хватило семидесяти голосов. Однако точку решили не ставить, отложили окончательное решение на завтра.

Александр Николаевич полагал, что его отчет, несмотря на понятное волнение, прошел вполне удачно. Но были и другие мнения на сей счет. Например, предсовмина РСФСР В. И. Воротников обратил внимание на то, что Яковлев на трибуне выглядел непривычно, он явно нервничал, иногда — злился.

Мало что осталось от его обычной сдержанности, самоуверенности, академической солидности. Здесь многие увидели истинного А. Н. Яковлева. Человека, глубоко неудовлетворенного, недовольного, не воспринимающего исторические процессы так, как они реально развивались после Октября. Личность, настойчиво подчеркивающую изъяны нашей действительности, которые давно уже вскрыты и осуждены.

Он буквально наслаждался возможностью выразить это свое внутреннее, давно скрываемое состояние, используя пресловутый секретный протокол для глобальных обобщений о порочности самого строя, самой системы.

И это говорил идеолог, выросший на марксизме-ленинизме, сделавший на этом научную и партийную карьеру. Сейчас он не переживал, не мучился, не страдал от тех драматических страниц нашей предвоенной истории, а упивался разоблачениями, обличая и обвиняя не только конкретных виновников «состоявшейся в 1939 году сделки», но направляя разящие стрелы в советское общество вообще, в его сегодняшний день. В тех нынешних «консерваторов», которых он ненавидел и отождествлял со всеми бедами прошлого.

И то, что в итоге на этом заседании доклад был отвергнут, во многом объясняется тем, что аудитория была возмущена манерой его поведения, безапелляционным, менторским тоном. Как и ожидалось, активно поддержали выводы комиссии депутаты от прибалтийских республик и Молдовы. Многие выступавшие сомневались — на каком основании комиссия пришла к такому выводу. Короче, высказывались очень разные мнения[281].

На следующий день Яковлев вынул из своего кармана ту самую «козырную карту» в виде акта о передаче «протоколов» из одного мидовского подразделения в другое. Все-таки это был официальный документ, подтверждавший наличие пакта Молотова — Риббентропа.

Теперь, в ходе повторного голосования, число депутатов, высказавшихся «за», выросло сразу на четыреста человек.

Так была перевернута еще одна вчера тайная страница советской истории.

Уже позже, в 90-е годы, Яковлеву позвонил президент России Б. Н. Ельцин и сказал, что те самые «секретные протоколы» обнаружены в Президентском архиве (прежде — Архив Политбюро ЦК КПСС) и, судя по всему, М. С. Горбачев был прекрасно о них осведомлен.

Был осведомлен — это подтвердили и другие источники. Но, тем не менее, Михаил Сергеевич, выступая на Первом съезде нардепов, решительно отверг наличие в архивах пакта, а своему верному В. И. Болдину, охранявшему главные партийные секреты, велел никаких справок на сей счет никому не давать. Включая ближайшего соратника А. Н. Яковлева.

Получается, Александр Николаевич рыл землю в поисках нужных документов, а они преспокойненько лежали у него под носом в том же здании ЦК под надежной охраной Болдина и с согласия Горбачева. Такие там, на Старой площади, царили нравы.

Похожая история произошла и с документами, связанными с расстрелом польских офицеров в Катыни. Несмотря на все запросы, которые Яковлев делал заведующему Общим отделом, тот неизменно отвечал: у нас ничего нет. И только в декабре 1991 года, фактически покидая Кремль, президент СССР передал президенту России пакет с архивными бумагами времен 40-х годов, которые прямо свидетельствовали о расстреле польских военнослужащих и гражданских лиц.

Для Александра Николаевича так и осталось тайной — почему Михаил Сергеевич, громко выступавший за открытость, гласность, новое мышление, не решился обнародовать эти трагические факты из недавней советской истории. Не хотел еще одной порции черной краски? Боялся окончательно рассориться с представителями «старой гвардии»?

Вопросы остаются.

Затем началась эпопея выборов первого президента СССР. Идею президентского правления Яковлев поддержал, выступая на заседании Верховного Совета 27 февраля 1990 года — его об этом попросил Горбачев.

С трибуны он говорил о том, что введение нового политического института совершенно необходимо стране, что мы уже опаздываем с этим, медлить нельзя. Что это даст новые импульсы демократическим процессам, будет способствовать сочетанию разных форм и средств управления государством, оптимальному разделению властей.

Отвечая на вопрос журналиста, не опасно ли отдавать всю полноту власти Михаилу Горбачеву, он вспомнил о том, что сам генсек долгое время сомневался, нужно ли нам президентское правление, считал, что такая форма правления не соответствует советским традициям[282]: «Не ему лично нужна власть, и не к себе он ее примеривал. Поэтому и настаивал и настоял, чтобы выборы Президента проводились исключительно на альтернативной основе. Если же его не изберут, что ж — история распорядится именно так, и колокола судьбы зазвучат иначе. Хотя лично я считаю, что в стране нет сейчас другого человека, способного объединить все силы на этом острейшем этапе. Кто бы и что ни говорил, это — реальность».

Корреспондент продолжал допытываться: а не рвется ли все же Горбачев к неограниченной власти? Нет, отвечал на это Александр Николаевич, он лишен таких амбиций: «Вспомните, что его нередко упрекают в половинчатости. Но если проанализировать, где именно проявляется так называемая половинчатость, так это в решениях человеческих судеб, судеб народов. Здесь он действительно колеблется, потому что на весах — жизни. И я думаю, господь бог простит ему эти колебания».

Таких высказываний — в ходе интервью, на разного рода встречах и собраниях — было немало. Кажется, Яковлев никогда и ничем не дал себя заподозрить в нелояльности к Горбачеву, неизменно подчеркивая его роль лидера. А ведь уже тогда между ними пробежал холодок, уже в те месяцы Михаил Сергеевич стал настороженно относиться к своему ближайшему соратнику. Но подробнее об этом — ниже.

Сами выборы первого и последнего президента СССР проходили на съезде народных депутатов в марте 1990 года. И опять Михаил Сергеевич обратился к Александру Николаевичу с просьбой: ты должен выступить, тебе верят.

Между тем обстановка на том съезде сложилась очень напряженная, далеко не все были убеждены в том, что изберут именно Горбачева. Одни ругали его за излишний либерализм, упрекали в недостаточной жесткости.