Другие, напротив, ставили в вину застойно-партийные привычки, говорили, что Горби явно отстал от демократического поезда.

В числе кандидатов на высший государственный пост называли фамилии Бакатина, Рыжкова и… Яковлева. Однако сам Александр Николаевич о президентстве не помышлял. А тем, кто подходил к нему с таким предложением, пожимал руки и хитро улыбался: дескать, спасибо, ребята, но давайте быть реалистами. О другой кандидатуре, кроме Горбачева, он тогда и не помышлял.

В зале заседаний съезда народных депутатов СССР. [Из архива Л. Шерстенникова]

Выйдя на трибуну, сказал: «Не будем играть в прятки: сегодня идет речь об избрании Президентом страны конкретного лидера — Михаила Сергеевича Горбачева. Кажется, с этим согласны почти все»[283].

Еще в том выступлении ответил тем, кто ратовал за всенародное голосование. Да, сказал, идея эта звучит привлекательно. «Но мы — политики, законодатели и потому обязаны отдать предпочтение конкретному состоянию, а не абстрактным размышлениям, промедление может отбросить нас назад»[284].

В Кремле. [Из архива Л. Шерстенникова]

Идея всенародного голосования, сказал Яковлев, хороша при многопартийной системе, а пока надо считаться с тем, что идет борьба между силами, твердо стоящими на позициях перестройки, и антисилами. Да, согласился он, вопрос есть, надо ли совмещать в одном лице две важные должности — президента и генерального секретаря. «Но стоит ли нам сегодня вставать на путь противостояний, каких-то подозрений, особенно в условиях необходимости объединения здоровых сил общества?»[285]

За кандидатуру М. С. Горбачева тогда проголосовали 59,2 % всех делегатов съезда. Это была победа, и первый президент справедливо счел ее не только своей заслугой, но и заслугой Яковлева. Он был настолько растроган, что в тот вечер пригласил Александра Николаевича на пару с В. И. Болдиным отужинать в Кремле. Там за бокалом вина поблагодарил Яковлева за помощь, что для Михаила Сергеевича не было характерно. Хвалил он своих соратников редко и с большой неохотой.

Теперь на съезде должны были избрать главу законодательной власти — председателя Верховного Совета СССР. Горбачев с кандидатурой на этот пост определился: только Анатолий Лукьянов. Но когда началось выдвижение кандидатов, к Яковлеву подошел молодой депутат Сергей Станкевич из Межрегиональной депутатской группы: «Мы хотим выдвинуть вас. Победа гарантирована — за вас проголосуют члены Межрегиональной депутатской группы и депутаты от республик».

Председатель Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов на совместном заседании палат Верховного Совета во время обсуждения законопроекта «О свободе совести и религиозных организациях». 26 сентября 1990. [ТАСС]

Видимо, Александр Николаевич счел это предложение не только лестным, но и разумным. Потому что пошел советоваться с Горбачевым. Тот, выслушав, нахмурился, стал нервно ходить по кабинету. Молчал. Но за этим молчанием явно чувствовалось недовольство. Тогда Яковлев предложил такой вариант:

— Я сейчас уйду из Дворца съездов, сказавшись больным. И тема сама собой закроется.

Горбачев с облегчением кивнул: действуй.

Но все равно на съезде в числе других была названа и кандидатура Яковлева. Председательствующий на заседании поручил Е. М. Примакову связаться с Александром Николаевичем и выяснить его настроение. Тот позвонил, и Яковлев без обиняков сказал Евгению Максимовичу, что не хочет быть главой Верховного Совета.

А ведь хотел. Считал, что заслужил это право. Но… Сказалась стойкая привычка подчиняться партийной дисциплине, быть верным первому лицу.

Председательствующий со слов Примакова объявил об официальном отказе Яковлева баллотироваться на высокий пост. Председателем ВС был избран А. И. Лукьянов — тот самый, кто вскоре встанет на сторону гэкачепистов, предаст Горбачева.

В марте и мае 1990 года Е. К. Лигачев дважды обращается с закрытыми письмами к генеральному секретарю, в них он выражает тревогу по поводу ситуации в партии и стране. В КПСС — раздрай, в стране — нестабильность, грозящая перерасти в развал. Егор Кузьмич требует принятия решительных мер по спасению и партии, и государства, дать отпор антисоциалистическим силам, а для начала просит созвать внеочередной пленум ЦК.

Яковлев в ответ направляет Горбачеву свое письмо.

Да, соглашается он, проблем накопилось много, озабоченность Лигачева понятна и объяснима. Но дальше Александр Николаевич по пунктам разбивает доводы своего давнего оппонента.

Что касается отсутствия единства в рядах партии, то Яковлев спрашивает: «Единство на базе чего? Глубокого, честного, откровенного, подлинно марксистского анализа всего собственного опыта? Или же на базе самомнения, убежденности только в своей правоте, веры в мифы, а не в знание?»[286]

Он упрекает оппонента в том, что тот, справедливо объявляя тревогу, не предлагает никаких путей выхода из создавшегося кризиса, ограничивается лишь констатацией фактов: «Некоторые рекомендации есть, но они носят сумбурный и паникерский характер. „Почему мы медлим с размежеванием в партии? — задает вопрос Егор Кузьмич. — Размежеванием с ревизионистами, социал-демократами, националистами“. Это после призывов-то к единству! И с добавлением, что работа должна вестись строго по Уставу КПСС и Конституции СССР».

Он предлагает подумать, отчего получилось так, что на недавних выборах в Верховный Совет РСФСР от Москвы и Ленинграда избраны только по одному рабочему. «Это ведь народ голосовал, и притом свободно», — подчеркивает Яковлев.

И зачем созывать внеочередной пленум? Чтобы «в очередной раз поговорить о том, как все плохо и какая скверная печать»?

Завершая свой отклик на письма Лигачева, Александр Николаевич предполагает, что за ними, возможно, стоит желание Егора Кузьмича сыграть на опережение, провести раскол на пленуме ЦК еще до предстоящих съездов — учредительного Российской коммунистической партии и ХХVIII съезда КПСС.

Сам Яковлев к этой поре, кажется, уже не верит в состоятельность партии, которой он служил больше сорока лет. Слишком тяжелым оказался груз накопившихся за эти годы проблем — они неумолимо тормозили движение корабля, тянули его на дно.

Последнему съезду КПСС предшествовал пленум, состоявшийся пятью месяцами ранее: «Уже на нем обозначились линии раскола, искры будущих стычек, циничных схваток за власть, которые начисто заслонили интересы дела, заботу о будущем страны, конкретные проблемы, стоящие перед государством в сложный переходный период»[287].

Доклад генсека на пленуме был посвящен платформе партии к предстоящему съезду, которая носила название «К гуманному демократическому социализму». Этот программный документ вызвал яростные споры, противники перестройки считали ряд его положений не только ошибочными, но и гибельными для социализма, партии, страны. Соглашаясь с тем, что проблем накопилось много, они по-прежнему ратовали лишь за «косметический ремонт», а всякие призывы коренным образом перестроить жизнь объявляли «антисоциалистическими», видели в них «происки Запада»[288].

С трибуны звучали призывы приструнить «распоясавшихся журналистов», очистить руководство партии от «ренегатов и ревизионистов», не допустить