Смеяться мне не хотелось.

Мы углублялись в ущелье между скалами. Становилось темнее, становилось прохладнее. Я думал. Если не успею вернуться в ближайшее время, то все.

А как вернуться? Патронов нет. Сил нет. Как заставить этого Персиваля выдать Секрет Дверей? Разве что умолять… И это только в случае, если мы его найдем…

Патронов совсем нет. Я сунул руку под балахон. Нащупал цепочку. Подарок Варгаса.

На удачу.

Сдернул цепочку, зарядил патрон в Берту. Теперь будет о чем поговорить… Последний патрон – как романтично.

– Не нравится мне все это… – Коровин оглядывал скалы. – Эльфийское чутье подсказывает, что что-то тут не в порядке. Может, вернемся?

– Вперед, – просипел я.

Коровин пожал плечами и ткнул Игги пятками.

Потом я отключился.

Это было без перехода. Темнота, и все.

Очнулся. Поискал глазами доктора Йодля со стаканом витиминов. Йодля не было. Коровин стоял на высоком камне и свистел в свисток. Свистнет пару раз, затем заводит горловую алтайскую песню. И снова свистнет. Правда, самого свиста я не слышал. А может, я просто оглох. Я видел, как раздуваются щеки Коровина, но ничего не слышал, не слышал.

– Чего трубишь? – усмехнулся я. – У тебя ничего не свистит…

– Очнулся? – жизнерадостно сказал Коровин. – Хорошо.

– Чего уж хорошего-то, – я огляделся.

Я лежал на попоне, под головой моей было седло. Кругом камни. Засохшие деревья. Немного неба. Конь Игги. Коровин. Даже Доминикус.

– Кажется, мы попались, – так же беспечно сказал Коровин.

– Кобольды?

– Они. Жалко, что не попал тогда в волка, это на самом деле Застенкер, наверное, был. Ну да фиг с ним…

– Коровин, – позвал я. – Мне надо…

Я не успел сказать, что я не местный. Что если я помру тут, то и там у меня полтора шанса…

– Вот и все! – перебил меня Коровин. – Вон они, ползут. Ты не вспомнил, как тебя зовут-то хоть?

– Нет. Не вспомнил.

Я собрался и все-таки встал. Ноги не держали, и я тут же свалился обратно на попону. Кобольды выползали из-за камней. Все.

– Беги, Коровин! На коня – и беги…

Кобольды медленными сытыми пауками спускались по стенам ущелья.

– Чего стоишь, дубина эльфийская, беги…

Коровин снова принялся свистеть в свой свисток. Кого он звал, непонятно. Поздно свистеть было.

– Беги, – просипел я. – Чего дуешь…

Первый кобольд спрыгнул со стены. Большой, раза в полтора больше тех, кого я убрал возле пуэбло. Кобольд-король-кобольдов. А может, вырос.

Коровин беззвучно свистел.

– Коровин, – позвал я, – отойди, я не вижу…

– Чего? – повернулся ко мне Коровин. – Ты лежи, лежи…

Кобольд прыгнул. Я выстрелил.

Последняя пуля пробила кобольду голову.

Коровин повернулся.

– Спасибо, – сказал Коровин.

Он поднял меч. Кобольды заполняли собой расселину, их было много. Заржал Игги.

Под кожей горла у меня забилась кровь, в голове завертелось, больно. В сердце ударила первая игла. Ван Холл, сволочь с лютней, я найду тебя, рано или поздно, найду… Всех… найду… скот… у меня же три месяца было… время не так идет…

Жаль, что патроны кончились, можно было еще пострелять…

Потом я оказался вдруг там. Ну, там, на реке Смородина, на мостике, не ведущем никуда. Я сидел, опустив ноги в воду, отравлял акваторию мирового океана. Рядом со мной сидели Сирень и Дрюпин. Дрюпин кидал в воду мотыля, со дна ручья за мотылем всплывали механические рыбы.

Сирень рыб не кормила, просто сидела и глядела в воду.

Я спросил, давно ли они тут сидят и почему. Они не ответили. Мне захотелось остаться там, с ними. Но я зачем-то упал в воду, в синюю глубину, а всплыл уже здесь, на Планете Х.

Ущелье прыгало перед глазами, падающие сверху пыльные световые лучи заворачивались в восьмерки, ленты Мёбиуса, непонятные фигуры, названия которых я не знал и не мог знать. Яд золотых рыбок впитывался в кровь, это было безнадежно. Мир разворачивался и ломался. И там, в сплетениях белых пляшущих линий, я увидел.

На земле, в центре перекрещивающихся полос стоял Коровин. В руках его плясал меч. Кобольды падали, прыгали, возникали из-за спины, и сбоку, и слева, отовсюду – и тут же откатывались, разрубленные едва заметным глазу движением. Клинок описывал дуги, разрывал шкуру, дробил суставы, ломал кости, пробивал глазницы, ни один не уходил живым.

Это было похоже на взрыв. Кобольды выли. Трусили, повисая на камнях, но потом, повинуясь смертельному импульсу испуганной храбрости, прыгали, чтобы через секунду окончательной мертвечиной скатиться под скалы.

И я видел его лицо.

Коровин улыбался. Сквозь вой, хруст и скрежет.

Я закрыл глаза. Я узнал.

Узнал. Узнал. Узнал.

Эта техника боя, этот неповторимый расхлябанный макабр, сверхэффективный и сверхопасный. Только тогда с секирой, а сейчас с мечом. Да, на нем не было плаща с черным капюшоном, но я его узнал.

И понял. Я сразу понял все, и мне стало плохо. Еще хуже – тошно.

Это был он. Тот, кто тогда чуть не наколол меня на алебарду.

Он встретил меня на болотах, он всегда был рядом. С самого первого моего здесь дня. Я дурак. Кретин слепой, ничего не заметил, все прохлопал…

Только зачем? Зачем ему все это понадобилось? Что ему от меня нужно?

Когда я открыл их снова, все было кончено. Ущелье было завалено мертвыми тварями. Свет успокоился, его полосы были недвижимы, лишь пыль, тишина.

Коровина не было видно.

Коровина не было видно.

Не было.

– А где… – я почти не мог говорить, – где это…

Коровин оказался передо мной. Он держал меч обратным хватом, черная кровь стекала по долам, Коровин улыбался. Это был он и одновременно не он. Он снова изменился, не знаю как, но изменился. И больше не было передо мной эльфа-неудачника, помешанного на своем коте, а был передо мной убийца и воин, из тех, кто брали города одним лишь страхом своего имени.

– Ты рыцарь… – прошептал я. – Ты рыцарь… ты знаешь… знаешь рыцаря Персиваля… он нужен мне…

– Рыцарь Персиваль – это я, – сказал Коровин и воткнул меч в землю. – Но я думаю, ты и сам догадался.

– Зачем? Ты… ты меня здесь встретил? Да? Зачем? Ты там…

– Много причин.

Коровин собрал сухой травы и стал счищать с лезвия черную дрянь, она сгустками падала на землю.