Но когда вы прыгаете в продольном направлении, вы путешествуете от начала до конца по изогнутой линии. Хотя, насколько мне известно, это явление никогда не привлекало особого внимания, оно свидетельствует о существовании четвертого измерения. Но я отвлекся. Точно так же, как ваши признанные три измерения измеряют ваш прыжок перпендикулярно или горизонтально, так и четвертое измерение регулирует или контролирует расстояние, на которое мой аппарат может перемещаться против гравитационного притяжения, возможно, было бы лучше сказать, что гравитационное притяжение контролирует четвертое измерение.

– Еще один момент, – настаивал я. – Если вы преодолеете трение в воздухе, как вы приведете в движение свою машину? Может быть, я и непрофессионал, но я не понимаю, как какой-либо аппарат может приводиться в движение без трения. Я всегда понимал, что самолетом двигало сопротивление трения.

– Обычно так и есть, – ответил он. – Но в данном случае – нет. Мой аппарат воплощает в себе совершенно новый принцип. Мне очень жаль, но мне не хотелось бы сейчас разглашать их, и, – добавил он со смехом, – вы, вероятно, не стали бы мудрее от такого объяснения.

– Я мог бы, если бы смог это увидеть, – предположил я.

– Возможно, – повторил он со странной улыбкой. – Но мы оставим это на потом. Как я уже заметил, мне трудно передать адекватное представление о моем аппарате, но я сделаю все, что в моих силах. Освобожденная от того, что известно как притяжение гравитации, машина, конечно же, поднимается или сильно подбрасывается вверх от земли, ее полет вверх контролируется использованием четвертого измерения, которое по причинам, которые я объясню, я назвал "Энеснон". Будучи свободным от трения о воздух, как я уже говорил, он остается неподвижным, в то время как земля и ее атмосферная оболочка вращаются с востока на запад со скоростью 1000 миль в час.

– Но вы заявили, что ваша машина двигалась со скоростью 10 000 миль в час, – возразил я.

– Так и есть, – заявил он так спокойно, как будто речь шла о пятидесяти или ста милях в час. – И эта скорость, добавленная к скорости вращения Земли, равна 11 000 миль, о которых я говорил. Но, мой добрый друг, я уже говорил тебе об этом, сколько раз я должен повторять такие простые вещи?

– Они могут показаться вам простыми, – сказал я, – и вы можете быть в здравом уме, как говорите, но для меня одна мысль о такой скорости слишком ошеломительная, чтобы поверить. И я все еще не понимаю, как вы приводите в движение свою машину, когда, как вы утверждаете, вы устраняете трение воздуха или давление, или как вы это называете.

– Я как раз подходил к этому моменту, когда вы прервали меня, – ответил он немного нетерпеливо. – Как я уже сказал, атмосферная оболочка Земли проносится мимо аппарата со скоростью 1000 миль в час. Другими словами, аппарат стоит изолированно в центре урагана со скоростью тысяча миль в час. Это понятно?

– Совершенно ясно, – заверил я его.

– Очень хорошо, – продолжил он. – Теперь позвольте мне задать вам вопрос. Вы когда-нибудь слышали о так называемом винтокрылом корабле, судне, изобретенном и построенном несколько лет назад немцем?

– Конечно, – ответил я. – Судно, насколько я помню, было снабжено большими цилиндрическими мачтами или башнями, которые вращались с высокой скоростью, идея заключалась в том, что ветер, падающий на вращающуюся поверхность, создает вакуум и заставляет вращающуюся поверхность двигаться вперед. Но роторный корабль, я полагаю, оказался полным провалом. В любом случае, какое это имеет отношение к вашим открытиям?

– Напрямую ничего, – сказал он, – я просто искал что-то знакомое, что я мог бы использовать в качестве сравнения, чтобы вы могли понять основные принципы моего аппарата. И я мог бы добавить, что винтокрылый корабль не был неудачным с механической или научной точки зрения, а был просто коммерчески непрактичным из-за различных факторов, которые никоим образом не влияют на его принцип. Но продолжим. Если бы, находясь в массе воздуха, движущегося со скоростью 1000 миль в час, часть этой силы воздуха была допущена к воздействию по вращающейся поверхности, мой аппарат устремился бы вперед точно так же, как приводился в движение роторный корабль, только неизмеримо быстрее.

– Я могу это понять, – признал я. – Но он не продвинулся бы вперед со скоростью 10 000 миль в час, когда скорость воздуха составляла всего 1000 миль в час. Более того, какие средства вы могли бы использовать для предотвращения трения о воздух, если бы вы использовали это трение для своей движущей силы? Мне кажется, друг мой, что ты противоречишь сам себе.

И снова дон Феномено улыбнулся своей высокомерной и снисходительной улыбкой.

– Предположим, что вся сила трения была израсходована на приведение машины в движение, – заметил он. – И вращая роторы, как мы можем их назвать, достаточно быстро, чтобы поглотить все трение, и позволяя трению воздуха воздействовать на определенные должным образом спроектированные поверхности в других местах, аппарат действительно будет двигался со скоростью, о которой я упомянул, хотя я признаю, что использую гравитационное притяжение в качестве вспомогательной силы. Подобно тому, как самолет поднимается и движется вперед из-за угла падения на его плоскости, так и используя гравитационную силу, которая будет стремиться притянуть мою машину к земле, а затем с помощью специального устройства, предотвращающего его снижение, я добился бы аналогичного результата и заставил машину двигаться вперед.

– Но скажи мне, – вмешался я, теперь уже очень заинтересованный и совершенно не обращающий внимания на кажущиеся невозможными вещи, которые он описывал. – Скажи мне, какую силу ты используешь, чтобы творить эти чудеса. И что это за четвертое измерение, или "Эснеснон", как вы его называете?

– Сначала я отвечу на твой последний вопрос, – ответил он. – Хотя, по правде говоря, я и сам не могу точно объяснить, что такое "Эснеснон".

Я рассмеялся.

– Вы говорите, что обнаружили нечто, что не можете описать, – воскликнул я. – Ну же, дон Феномено, разве вы не пытаетесь понять, как далеко вы можете обмануть меня, как говорят англичане?

Доктор Ментирозо покраснел.

– Если бы не тот факт, что вы мой очень старый и дорогой друг и невыразимо глупы, я бы обиделся на это замечание и отказался бы сказать еще хоть слово, – заявил он. – Но при данных обстоятельствах, амиго мио, и зная, что вы действительно мне очень симпатичны, и что труднее всего убедить кого-либо в чем-либо совершенно новом и революционном. Я буду терпеливо контролировать себя и сделаю все возможное, чтобы убедить вас в том, что я серьезен, и в то же время разъяснить вашему непонимающему уму, что именно