У Самарина подступил комок к горлу.

На другой день явился лесник — здоровенный усатый мужчина. Сбросив на пол заиндевевший тулуп, он остался в короткой грязной серой шинели полицая.

— Ну и морозище! — прогудел он простуженным басом. — Вон сосульки на бороде. Здравствуйте, кого не видел.

— Арвид, вот это товарищ... — начал мужчина, показывая на Самарина.

Но лесник его перебил:

— Не трать времени, я все знаю. Погреемся чайком и поедем. Каждый час дорог. — За чаем лесник обратился ж Самарину: — Положение будет такое: я повезу вас как арестованного. Запомните: взяли мы вас в районе Балдоне, Бал-до-не. Ясно? А везем в Крустпилс, Круст-пилс. Ясно? Больше вам ничего знать не надо. — Он повернулся к женщине: — А ты у меня возница, коня моего директор, как и в тот раз.

Вскоре они выехали... Крепкий гнедой конь был запряжен теперь в возок. На передней лавке восседала женщина, а Самарин с лесником — в коробе возка, укрытые одним лесниковым тулупом. Не успели отъехать — лесник уже спал.

В блеклом небе низко висело багряное, совсем не слепящее солнце. Мороз был крепкий, но Самарин почувствовал это не сразу и долго любовался словно застывшим зимним днем, сверканием на солнце изморози, деревьями в белом бархате, ледяной рябью наста по бокам дороги. Но вдруг он почувствовал острую боль в ногах, будто в подошвы ему ткнули острым ножом. Он поднял ногу, начал шевелить деревянными пальцами. Постепенно нога отошла, но теперь он стал чувствовать холод всей спиной, ее точно свело в плечах, а в пояснице возникла немая боль. Он стал двигаться всем телом.

— Что вы? — проснулся лесник.

— Холодновато, — ответил Самарин почти весело. Ему не хотелось, чтобы эти люди подумали, что он предъявляет какие-то претензии.

— Да, морозец хмельной, — сказал лесник и тут же опять уснул.

Некоторое время Самарин сидел неподвижно. Ему казалось, что он уже как бы пообвык на морозе, а то, что он почувствовал раньше, было с непривычки, а может быть, сейчас потеплело. Ведь так же бывает?

Но вскоре снова в ногу ему ткнули ножам.

Самарин сжал зубы, напрягся всеми мышцами, и все тело отозвалось на это болью, которая уже не проходила. Она только вроде вдруг ослабевала, а потом снова усиливалась. И в этой качке боли он странным образом заснул.

Очнулся от ощущения, будто ело ошпарили кипятком. Открыл глаза — ничего не понял. Он лежал в возке голый, а лесник растирал его снегом. Ему было жарко, как в бане, и он услышал сиплый рассерженный бас лесника:

— Дыши глубже, глубже дыши, глубже, побыстрее дыши.

Стоявшая поодаль женщина спросила:

— Отошел?

— Отходит, — ответил лесник, продолжая растирать Самарину грудь, руки, ноги, от тела его поднимался пар.

— Ноги чуешь? — опросил лесник.

— Есть ноги, — тихо ответил Самарин.

— Ну-ка пошевели пальцами. Так... хорошо... Еще пошевели. Хорошо. Теперь двинь рукой. Так... хорошо. Теперь держись за меня. Поднимайся.

Самарин немного приподнялся, и лесник ловко закрутил его в тулуп. Теперь Самарин слышал все отдаленно через жаркий тулуп.

— Подверни ему ноги. Так... Сено сверху. Поехали! Гони!

Самарину было душно, и каждая ямка на дороге отзывалась во всем теле. Но теперь боль была словно заглушена тулупом, и он снова впал в забытье.

К вечеру его привезли на одинокий хутор. Его подхватили чьи-то руки и понесли. Он слышал голос лесника:

— Не разворачивай, не разворачивай! Распаляй печь.

И кто-то молодым голосам ответил:

— Она еще не остыла.

— Распаляй, говорю!

Самарина отнесли в какое-то помещение, посадили на лавку, прислонили к стене и развернули тулуп у головы. Он огляделся и понял, что это деревенская курная банька. Ее тускло освещал подвешенный к потолку фонарь «летучая мышь». Густо пахло распаренным деревом и мылом. С хлопотавших возле него лесника и молодого парня, орудовавшего сейчас у печки, пот лил ручьями. Видно, здесь было жарко, а Самарина знобило.

— Тащи быстрее первач! — приказал лесник парню. Тот выбежал из баньки.

— Как чуешь себя? — уже на «ты» спросил у Самарина лесник.

— Вроде все на месте, — попытался улыбнуться Самарин, но у него от озноба стучали зубы.

— «На месте», «на месте», — разозлился лесник. — Что, сказать не мог? Язык отмерз?

— Беспокоить не хотел, и так вам от меня одни хлопоты.

— Ну и дурак же ты. А если бы мы тебя заморозили, думаешь, нам хлопот было бы меньше?

Прибежал парень с бидончикам. Лесник с его помощью развернул тулуп.

— Ложись, на живот! — приказал лесник.

Самарин с огромным трудом повернулся и лег. На спину ему обжигающе плеснули первачом, начали растирать и так безжалостно мяли, что у Самарина дыхание перехватило, но одновременно он чувствовал, как к нему постепенно приходит ощущение своего тела, ощущение собственной кожи, мышц. Озноб прекратился.

Перевернули на спину и начали массировать грудь, живот, плечи. И наконец его прошиб пот, полившийся с него так, будто его водой окатили.

Лесник рассмеялся:

— Дошло, значит, до души! Ох ты и дурак же! А ну-ка прими вовнутрь. — Он валил из бидончика первача в ковшик и дал Самарину: — Только не думай, не на банкете, глотай быстрее, без дыхания.

Самарин сделал несколько глубоких глотков. Жар вливался ему в грудь, во внутренности.

— Городская штучка, вот кто ты! — смеялся лесник, глядя на Самарина. И только тут Самарин рассмотрел лесника, стоявшего перед ним во всей своей адамовой красе. И ему тоже стало смешно. А тут еще молодой парень сообщил, что у него полные сапоги пота налились — он был голый только по пояс.

Тут же, в бане, они накормили его горячим молоком с медом, и он заснул.

На другой день он чувствовал себя вполне прилично, только чуть ныли ноги и пальцы на руках плохо слушались.

— Это пройдет, важно, что душу тебе оттаяли, — сказал лесник. — Но два-три дня тебе придется пожить здесь. К тому времени, может, и мороз сникнет. А мне надо возвращаться, служба. Сюда за тобой придут уже из леса, а пока давай прощаться.

— Как вас благодарить — не знаю! — взволнованно сказал Самарин.

— И не надо, — отмахнулся лесник. — Все сделано по братству Но ты все же дурак: беспокоить не хотел, надо же! А как же ты терпел, а? Характер, видно.

Они обнялись.

— Спасибо... Спасибо... — бормотал Самарин.

Прожить в бане на этом хуторе Самарину пришлось целую неделю. Все-таки простуда не прошла бесследно, и он несколько дней провалялся с высокой температурой. У него было воспаление легких, да и с горлом было что-то неладно. Все это время при нем был только молодой парень Юрис, он его и лечил какими-то травами, неуемный весельчак совсем не латышского характера.