Причина болезни в том, что организм не может произвести основной компонент крови – красные тельца, что в свою очередь отражается на дефиците кислорода и железа в крови. В крови и тканях нарушается пигментный обмен, и под воздействием солнечного ультрафиолетового излучения или ультрафиолетовых лучей начинается распад гемоглобина.

Небелковая часть гемоглобина – гем – превращается в токсичное вещество, которое разъедает подкожные ткани. В XIX веке про все это никто, конечно же, не знал. Оставалось только с ужасом смотреть на то, как менялся король – и внутренне, и внешне.

Кожа у больных порфирией начинает приобретать коричневый оттенок, становится все тоньше и от воздействия солнечного света лопается, поэтому человек со временем покрывается шрамами и язвами. Язвы и воспаления повреждают хрящи – нос и уши, деформируя их. Вкупе с покрытыми язвами веками и скрученными пальцами, это невероятно обезображивает человека. Больным противопоказан солнечный свет, который приносит им невыносимые страдания.

Более того, в процессе болезни деформируются сухожилия, что в крайних проявлениях приводит к скручиванию пальцев. Кожа вокруг губ и десен высыхает и ужесточается, в результате резцы обнажаются до десен, создавая эффект оскала. Еще один симптом – отложение порфирина на зубах, которые могут становиться красными или красновато-коричневыми.

Кроме того, у пациентов сильно бледнеет кожа, в дневное время они ощущают упадок сил и вялость, которая сменяется более подвижным образом жизни в ночное время. Больных порфирией людей часто считали оборотнями, вампирами – тем более, что в Средние века их лечили, давая пить свежую кровь.

Георга III пытались лечить порошками и кровопусканием, рекомендовали морской воздух и ванны. Давали мышьяк, который вряд ли добавлял королю здоровья. В те времена медицина вообще была экспериментальная: каждый врач верил в свое средство и старался убедить в его пользе больного. На самом деле за обоих работал организм: пока у него еще были силы, человек выздоравливал.

После первого приступа Георг III пришел в себя – в 1789 году, чтобы узнать о Французской революции. Он, конечно, вряд ли сочувствовал Людовику XVI – ведь именно французы помогли американским повстанцам. По поводу взятия Бастилии в Лондоне был даже назначен праздничный обед (правда, потом его отменили). Некоторых восхищала революция сама по себе. Пишут, что Чарльз Фокс, лидер парламентской оппозиции, узнав о революции, вскричал: «Да это же величайшее событие за всю мировую историю! И притом лучшее!».

Но после того как гильотина начала работать словно швейная машинка, симпатии к революции у англичан стали стремиться к нулю. Однако войну Англии объявили французы, а не наоборот.

Лидеры французской революции, как через 100 с лишним лет большевики в России, переоценивали привлекательность революции для своих соседей. Они искренне думали или внушали себе и своему народу, что идеи революции уже нашли сочувствие на Британских островах.

К тому же тогдашний премьер-министр Питт заверил французов, что Англия останется нейтральной даже если французы оккупируют Бельгию, единственное требование было – не трогать Голландию. Одновременно Питт сократил армию и провел через парламент бюджет мирного времени. Это могло быть расценено как слабость Англии и вместо того, чтобы примирить французов, только их раззадорило: они решили экспортировать революцию в Англию. Французы митинговали в английских «конституционных клубах», пытались перетянуть на свою сторону индийских князьков, подстрекали к мятежу «Объединенных ирландцев», а когда ирландцы-таки восстали, послали к ним на помощь экспедицию генерала Гоша. Правда, флот Гоша был рассеян штормом, а добравшись до ирландских берегов, из-за непогоды не смог высадить десант и вернулся во Францию ни с чем. Премьер-министр Питт предлагал замирить Ирландию, дав ирландским католикам равные с английскими протестантами права. Но Георг отказался, сказав: «Это было бы нарушением конституционной присяги». После этого он утопил восстание в крови, лишив Ирландию последнего суверенитета. Это было закреплено в названии государства (Королевство Великобритания после заключения унии с Ирландией стало именоваться Соединенным Королевством (англ. United Kingdom), и даже на флаге: Георг III добавил к крестам Св. Георга и Св. Андрея на национальном знамени еще и крест Св. Патрика – с тех пор знамя именуется Союзным Флагом (Union Flag)).

В марте 1801 года Питт ушел в отставку а Георг от страшного напряжения снова потерял рассудок.

Со временем король изменился – возможно, война с Наполеоном изменила его. Он «был мстителен и так тверд в своих решениях, что это его качество вызывает чуть ли не восхищение у исследователя», – пишет Теккерей.

От его добродушия не осталось и следа, или осталось очень мало – только для своих. Уильям Теккерей приводит оставленный в книге одного из подданных текст королевского автографа, в котором трудно усмотреть что-то от «фермера Джорджа»: «Время, несомненно, требует объединения усилий всех, кто желает предотвратить анархию. У меня нет иной заботы, кроме как о благе моих владений, и посему я рассматриваю всех, кто не оказывает мне полной и безоговорочной поддержки, как дурных людей, а равно и дурных граждан». В общем-то, это формула «Кто не с нами, тот против нас», только составленная из других слов.

Если бы Георг III сохранял рассудок, кто знает, может Англия не упорствовала бы в своей борьбе с Наполеоном. Война вела к нужде, нужда расшатывала общество. В 1795 году жители Лондона, обозленные новыми налогами и углубляющейся нищетой, даже напали на карету, в которой король ехал в палату лордов. В 1797 году ресурсы Англии были истощены, на флоте произошли два мятежа, для подавления одного из которых пришлось пролить кровь. В 1800 году Наполеон победил при Маренго и был заключен Амьенский мир. Может быть, на этом все и кончилось бы, каждый «возделывал бы свой огород»: Франция – Европу, Англия – Индию, Америку и Австралию. Не будь английской поддержки, Наполеон, может, и замирил бы Испанию, а тогда у него было бы намного больше сил для вторжения в Россию. После неудачи Гоша Наполеон с большим сомнением относился к идее вторжения через Ла-Манш. Он скорее постарался бы найти другие средства, чтобы наладить с Англией хотя бы худой мир – можно было бы, например, жениться на одной из шести британских принцесс.

Но болезнь то и дело выбивала короля из седла: был приступ 1804 года и особенно тяжелый – 1810 года, причиной которого приближенные короля считали смерть от туберкулеза его младшей и любимой дочери принцессы Амелии. Король обезумел еще во время болезни 27-летней принцессы. Летом 1811 года казалось, что близкая смерть короля неотвратима и его верноподданные начали приготовления к национальному трауру. Однако король скончался лишь через девять лет, проведя их оглохший и ослепший в уединенных покоях Виндзорского замка. Ему – глухому и слепому – так и не смогли объяснить, что Англия победила в этой тяжелой войне.

Теккерей, проживший подданным Георга III свои детство и юность, писал: «в истории не найти второй такой жалкой фигуры, как этот старик, утративший зрение и рассудок и одиноко бродящий по залам своего дворца, произнося речи перед воображаемым парламентом, проводя смотр несуществующим войскам, принимая поклонение призрачных царедворцев. Я видел его портрет, писанный в то время, – он висит в апартаментах его дочери ландграфини Гессен-Гомбургской среди книг и виндзорской мебели и множества других предметов, напоминающих хозяйке ее английскую родину. Бедный старый отец изображен в пурпурной мантии, белоснежная борода ниспадает на грудь, сквозь нее тщетно сверкает звезда его прославленного ордена. Он был уже слеп; мало того, он полностью потерял и слух. Свет, разум, звук человеческого голоса – все утешения, существующие в этом мире, были отняты у него. Бывали минуты некоторого просветления; в одну из таких минут королева, пришедшая навестить его, застала его за клавесином, – он пел церковный гимн и аккомпанировал себе. Закончив, он опустился на колени и стал вслух молиться – о ней, о детях, потом о стране и кончил молитвой о себе, прося, чтобы бог избавил его от столь тяжкого бедствия либо же дал ему силы смириться. После этого он разразился слезами, и рассудок снова его покинул».